Разбитое сердце Матильды Кшесинской
Шрифт:
Петипа усмехнулся, ибо в ответе он не сомневался. Ну разве мог он не знать о пылком романе наследника престола и маленькой балерины! Но теперь ему предстояло задать более трудный вопрос. И после минутного колебания он спросил:
– А ты страдал?
Этот вопрос показался Мале странным, ненужным, даже бесцеремонным, и она заносчиво ответила:
– Конечно, нет.
– Вот! – сказал Петипа с сожалением. – Эсмеральда – это не просто роль, это жизнь. Ее можно понять и танцевать, только если ты уже любил и уже страдал. Если нет – просто па, в зале говорят, болтают, иногда хлопают, о тебе пишут газеты – но больше ничего! Если да – живешь на сцене, ты плачешь – и в зале плачут вместе с тобой!
Петипа ушел в репетиционный зал, а Маля обиженно смотрела ему вслед.
Если бы она могла заглянуть в будущее, она узнала бы, что через несколько лет получит эту роль. И это будет ее лучшая роль, потому что к тому времени оба условия Петипа будут ею исполнены. В ее судьбе наступало время страданий…
Жизнь часто сравнивают с дорогой, и Мале всегда нравилось это сравнение. Ей казалось, что перед ней лежит ровная дорога счастья, по которой она несется на великолепных рысаках – вроде тех, что были впряжены в тройку Ники, когда они чудесной, волнующей ночью катались по Красному Селу. Кучер тогда сказал: «Беда будет, сели кони засекутся!» И вот кони ее судьбы засеклись…
Причем исполнилось это настолько буквально, что лишь потом, много лет спустя, Маля увидела в этом происшествии печальное и даже трагическое предзнаменование.
Однажды великий князь Александр Михайлович, служивший тогда в гвардейском экипаже, предупредил Матильду, что в такой-то день и час он будет проходить по набережной со своей ротой и хором музыки. Маля обожала полковые оркестры на марше и никогда не упускала случая послушать их. В условленный день и час она выехала на своей санной одиночке с балериной Ольгой Преображенской, с которой тогда очень дружила, на набережную. Сани стали обгонять роту, которую вел великий князь Александр, как вдруг музыка грянула громче, лошадь испугалась – и сперва резко стала, а потом понесла.
Кучер не смог ее удержать, сани опрокинулись, но, на счастье, не в сторону панели, на ряд гранитных тумб, о которые обе женщины могли разбить себе головы, а в сторону улицы. Ольга Преображенская первой вылетела из саней, а Маля с трудом освободилась из-под меховой полости и тоже в конце концов вылетела из саней в снег, причем сильно ударила руку, да и вся вообще расшиблась.
Пока она лечилась, Ники все время находился в разъездах, часто бывал за границей, виделись они редко, и Маля лишь постепенно начала замечать, что в их отношениях что-то изменилось.
Она настолько привыкла к постоянству своего счастья, что совершенно забыла: в мире нет ничего постоянного, а счастье – вообще самая эфемерная из всех материй.
Наступило лето. Мале хотелось бы жить в Красном Селе или поблизости от него, чтобы почаще встречаться с Ники, который не мог надолго выезжать из лагеря для свиданий. Она даже подыскала себе премиленькую дачку на берегу Дудергофского озера, очень удобную во всех отношениях. Ники ничего не возразил против ее планов, однако вскоре у Мали появился Сергей Михайлович и осторожно передал просьбу цесаревича подыскать для дачи другое место. Если Маля поселится так близко к Красному Селу, сказал он, это может вызвать излишние и нежелательные толки.
– Среди кого? – спросила Маля, ничего не понимая.
– Прежде всего за границей, – ответил Сергей.
– А что, – спросила Матильда по какому-то наитию, – он снова начал добиваться руки Аликс?
Сергей молча смотрел ей в глаза. Потом она увидела, как он захотел что-то сказать, но тут же передумал и сказал совсем другое:
– Спроси лучше у него. Моим словам ты все равно не поверишь.
И по тому же наитию Маля вдруг догадалась, что он хотел сказать, но не решился. Он хотел сказать, что Ники никогда не переставал добиваться руки Аликс…
И все-таки она гнала от себя эту пугающую мысль. Ники ведь ничего не говорил! Ники ведь не заводил об Аликс никаких разговоров – значит, этого все равно что нет!
Но все же то радостное настроение, с которым она ждала лета, было уже испорчено.
Да еще и дачу она наняла какую-то странную… Это был большой дом в Коерове, построенный еще в эпоху императрицы Екатерины II и имевший довольно оригинальную форму треугольника. Ходили легенды, что, проезжая через Коеровский лес, императрица облюбовала это место для постройки дома. На вопрос, как она прикажет строить, императрица будто бы взяла у одного из придворных его треуголку и сказала: «Вот план дома». Архитектор, которому было поручено строительство, в точности выполнил высочайшее указание и придал дому треугольную форму.
Дом с колоннадой и высокой лестницей, ведущей к подъезду, располагался в глубине обширного двора. С правой стороны двора находилось несколько дач более поздней постройки. Основной угол дома выходил в сильно запущенный парк, простиравшийся почти до Волконского шоссе, которое шло от Царского Села до Петергофа.
Днем было хорошо и уютно, но по вечерам, а особенно ночью, становилось страшновато. Ведь от Лигова, ближайшего населенного места, было довольно далеко, а кругом простирался глухой лес. Сначала Маля и Юлия устроили себе отдельные спальни, но потом переселились в одну, чтобы не было так жутко. В одну из первых ночей, что дамы поселились в этом доме, только они начали засыпать, обе одновременно услышали подозрительный шорох у окон спальни, как будто кто-то старался их открыть.
Сестры молчали, боясь друг друга напугать. Наконец сестра спросила, слышит ли Маля шорох у окна. Та ответила, что слышит. Обе дрожали от страха, шорох все продолжался, и они боялись, что вот-вот окно откроется и в спальню ворвется разбойник…
«Зачем я сюда переехала? – вдруг подумала Маля. – Здесь так одиноко!»
В конце концов сестры устали бояться и крепко заснули, а когда проснулись утром, солнце уже весело светило в комнату, и было ясно, что по стеклу ночью ползали ветки деревьев, росших слишком близко к дому.
Ветки срубили, лакей и его жена поселились в соседней комнате, но ощущение одиночества не исчезло – более того, оно все усугублялось. Ники всего-навсего два раза заехал сюда из Красного Села. Один раз он предупредил Малю через Волкова, и та его ждала, но во второй раз он заехал без предупреждения и не застал хозяйку дома: она была в городе, на репетиции красносельского спектакля. Маля старалась убедить себя, что он не приезжает потому, что ему трудно покидать лагерь надолго, что, когда начнутся красносельские спектакли, все изменится. И все изменилось – но только у худшему.