Разбойник и Мишка
Шрифт:
— Что ты измываешься над бессловесным животным? Лошадь службу несёт,
а ты её бьёшь! Смотри, за это тебя командир роты по головке не погладит...
— Нечего меня учить и стращать! Я уж учёный и пуганый...
А тут стали примечать, что когда Сидоренков не бьёт кобылу, не
дёргает понапрасну, она тянет хорошо.
...Летом сорок третьего года лило много дождей, и просёлочные дороги
Курской области так размесило, что совсем трудно стало проезжать с грузом.
И
Сидоренкову кобылу, она опустит голову до самой земли, упрётся своими
буйволиными ногами и вытянет.
Только кнут ей в это время не показывай — заартачится. А так вот, с
добрым словом, вроде как «ну-ну, милая, пошла», старается, будто понимает,
что надо. Вот ведь и скотина с добрым словом лучше работает.
— Видишь, какая у тебя золотая коняга, — говорили Сидоренкову его
товарищи, — не надо и тягача.
— Она себе на уме, — не сдавался Сидоренков. — Как захочет — гору
своротит, а не захочет — хоть убей.
— А ты с ней поласковее.
— Что она мне, невеста, что ли, чтоб с ней поласковее?
Упрямый был мужик. Если невзлюбит — конец.
Но вот однажды его упрямство было сломлено с большим конфузом для
него.
Когда наш полк занял город Климов, транспортная рота остановилась на
ночёвку в деревне Чернушки.
Идёт Сидоренков по улице посёлка и замечает, что «немка» тянет его к
одному двору с покосившимися воротами. Взглянул — изба вроде ничего и двор
хороший. И не стал перечить своенравной кобыле. «Видно, клеверок чует, —
подумал он, — хитрая скотина...»
Подъезжает к воротам и бодро кричит:
— Эй, хозяйка! Открывай ворота, принимай дорогих гостей!
А кобыла вдруг так громко и радостно заржала, будто пришла в родное
место.
Во дворе кто-то уже стучал деревянным засовом, и ворота распахнулись.
В воротах Сидоренков увидел рыжеволосого босоногого мальчишку лет
десяти, который почему-то уставился на рыжуху и удивлённо замер. Потом
вдруг бесёнком подпрыгнул и пронзительно закричал:
— Ма-ма-а!.. Лебёдка наша пришла!
Подбегает к лошади, а она доверчиво наклоняет к нему свою неуклюжую
голову и тихо ржёт. Обхватил её мальчик за морду, прильнул щекой и целует
в бархатные вздрагивающие ноздри:
— Лебёдушка моя миленькая! Пришла, родненькая...
Сидоренков ничего не понимал и рассердился.
— Уйди, пацан, с дороги, а то задавлю. Какая тебе Лебёдушка? Это
«немка», — и дёрнул вожжами.
Мальчишка как на крыльях помчался в избу и тут же выскочил обратно,
радостно крича на ходу:
— Да
Вслед за ним вышла пожилая женщина с бледным, усталым лицом.
— Здравствуйте, родные наши, — приветливо и взволнованно заговорила
она, подходя к повозке и на ходу вытирая мокрые руки о передник. —
Заждались мы вас... Спасибо вам... От извергов нас освободили. Да где же
вы лошадь нашу нашли?! Эти ироды весной у нас её со двора забрали... Её
нам свои солдаты ещё в сорок первом оставили. Раненая она была и тощая, а
мы её выходили...
Вытерев посуше руку, женщина протянула её Сидоренкову. Солдат онемел.
Молча, как-то растерянно пожал её руку и спрыгнул с повозки.
— А я тут с уборкой связалась, — продолжала женщина, — за два года
неволи и убирать не хотелось в доме, а теперь вот, думаю, свои идут —
прибрать надо. Передовые-то части утром стороной прошли, а вы заехали...
Спасибо вам...
И, подойдя к серой нескладной кобыле, стала поглаживать её по шее и
ласково приговаривать:
— Красавица ты наша, Лебёдушка, ишь как похудела... — Затем,
обернувшись к Сидоренкову, приветливо пригласила в дом: — Распрягайте
скорее да заходите в избу. У меня уже и чай готов... А лошадкам-то вон
клеверку в сарае возьмите — от коровы осталось. Последней кормилицы вчера
лишились: фашисты на лугу перестреляли всех коров, как отступали...
Сидоренков, понурив голову, неторопливо распрягал лошадей. Ему было
стыдно смотреть мальчонке в глаза. А тот вьюном вертелся около и засыпал
его градом вопросов:
— Дяденька боец, а где вы её отбили у фрицев? А вы её оставите нам? А
вы долго пробудете у нас?
— Да отвяжись ты, пострелёнок! Вот управлюсь с конями, тогда и
расскажу...
СМЕРТОНОСНОЕ ПОЛЕ
Ночь была хоть и звёздная, но мутно-серая, без луны. По полю, шурша,
неслась сухая позёмка.
Сапёры-собаководы сержант Петухов и рядовой Черкасов, получив ещё с
вечера боевое задание, готовились к вылазке на передний край противника:
надо было найти, нащупать минное поле врага и обезвредить его — сделать в
нём проход и открыть своему батальону путь к наступлению.
Петухов и Черкасов оделись в белые маскировочные халаты с капюшонами
и сразу стали непомерно толстыми, неуклюжими, особенно низкорослый,
плотный Черкасов. Белые накидки надели и на своих серых собак. Треф в
накидке вёл себя спокойно, а чувствительный Пурик несколько раз