Разбойник и Мишка
Шрифт:
напуганных страшными громами войны, кормили супом. А я угостил их
шоколадом. Как офицеру некурящему, вместо папирос мне выдавали ломаный
шоколад.
Узнав, что я ветеринарный врач, мальчишки наперебой стали мне
рассказывать о том, что в зоопарке много раненых зверей.
Не мешкая, я посадил в грузовую машину ребят — проводников по городу
и отправился в зоопарк. Поехали со мной два ветфельдшера и несколько
ветсанитаров, вооружённых походными
были бинты, вата, хирургический инструмент и ходовые лекарства.
Печальное зрелище предстало перед нами: многие железные клетки и
вольеры были исковерканы, повсюду зияли воронки от взрывов снарядов,
деревья сломаны и расщеплены... Убитые животные были уже убраны, а из всех
концов огромного парка неслись разные голоса зверей и птиц: рёв, стон,
клёкот, писк, повизгивание... Звери и птицы страдали не только от ран, но
и от голода.
Высокий белокурый сержант с забинтованной шеей и несколько солдат
раздавали хищникам, львам и тиграм, мясо убитых лошадей.
Сержант представился мне:
— Иван Сорокин, — и указал на большую железную клетку, в которой
стоял громадный слон: — Товарищ ветврач, помогите этому гиганту в первую
очередь. Только будьте осторожны. Он никого к себе не подпускает. Уж
больно рассердился на людей...
Подняв окровавленную правую переднюю ногу, слон издавал жалобный,
тоненький звук: «Пик-пик-пик».
Я знал, что слоны очень любят ароматические сладости, и решил
расположить его к себе шоколадом. Положив на ладонь кусочек лакомства, я
протянул руку между железными прутьями и произнёс его кличку мягким тоном:
«Гросс Ганс, Гросс Ганс...» Слон легонько подцепил кусочек шоколада
кончиком хобота, на котором торчал мягкий отросток-«пальчик», и отправил
лакомство в рот. А потом вытянул хобот в мою сторону и глухо заурчал,
словно просил: «Дай ещё».
Я угостил слона несколькими кусочками шоколада и только после этого
решился войти в его клетку со словами: «Гросс Ганс, спокойно, спокойно». А
ребятишки, стоя около клетки, успокаивали его на своём языке: «Руих, руих»
(спокойно).
Как только я вошёл в клетку, слон поднял раненую ногу и жалобно
пикнул: «Пик-пик-пик...» Будто бы хотел сказать: «Больно мне. Помоги».
Я осторожно снял ватой кровяные сгустки с ноги и увидел пулевую
ранку. Пуля засела неглубоко, и я её извлёк из ранки пинцетом. Слон
вздрогнул, но меня не тронул. Только тихо застонал.
Смазав ранку йодом, я забинтовал его «ножку», похожую на толстый
столбик, тремя бинтами.
Почувствовав
воздухом — знак доброго расположения и... полез в правый карман брюк,
откуда я доставал ему шоколад.
— Ишь ты, сластёна... — промолвил я и на прощание ещё раз угостил
его.
Слон размахивал хоботом и глухо урчал, словно благодарил меня.
Мы обошли все клетки, где были раненые животные, и оказали им помощь.
Ребятишки сопровождали нас и «уговаривали» зверей по-своему. Животные
смирялись и притихали.
Кто-то из наших бойцов привёз в зоопарк тюкованного сена и стал
раздавать его животным. Слон с жадностью набросился на этот корм. Видно,
изголодался.
Только к вечеру мы управились со своей лечебной работой, а сержант
Сорокин — с кормёжкой зверей.
Мы сели с ним около больших серых камней, сложенных неровной
пирамидой. Между ними темнели входы в пещерки — обиталища обезьян.
Закурив, Сорокин вдруг улыбнулся:
— Умора с этими обезьянами! Фрицев подрали... — и начал мне
рассказывать о своём последнем бое в зоопарке: — Здорово фашисты цеплялись
за своё каменное логово, но мы в Сталинграде академию прошли... Научились
выковыривать их из домов и подвалов. Автоматы и гранаты — наши друзья и
браты.
В отделении осталось пять человек со мной. Остальные выбыли из строя.
Преследовали мы группу гитлеровцев, но офицер и два автоматчика улизнули
от нас в зоопарк.
Четыре вражеских автоматчика в обезьянью пещеру шмыгнули, а офицер
заковылял (ранили мы его в ногу) и забежал в дом к слону.
Забежав к нему в клетку, спрятался за его толстыми ногами, как за
столбами, и давай строчить из автомата. Залегли мы за камнями и стрелять
перестали. Как же стрелять, когда там слон. Убьём ведь его. Жалко.
Приказал я двум солдатам блокировать обезьянью пещерку, куда фашисты
скрылись, а другой паре автоматчиков в обход скомандовал. Поползли они, а
сам я на месте остался.
Нашёл под камнями щёлочку и наблюдаю за противником, а он-то меня не
видит. Смотрю, долбит слона по боку автоматом. «Наверно, — думаю, —
выгнать из клетки хочет. Но зачем?» А слон не идёт. Топчется на месте,
глухо, сердито урчит и бьёт по земле хоботом, как плетью.
Но вот слон закачался из стороны в сторону и пошёл из клетки. Вышел
наружу и зашагал к бассейну, в котором жил бегемот. А впереди слона, у
самых ног, идёт, прихрамывая, офицер, тычет автоматом снизу в голову слона