Разгневанная река
Шрифт:
Но народ долго еще не мог угомониться, в толпе переговаривались, ругались, кричали, потом шум стал постепенно стихать, люди уселись на землю, с нетерпением ожидая, что же будет дальше.
— А что это за комитет такой?
— Небось те, что сидят за столом?
— Здорово! Оказалось, Комитет Вьетминя — это свои, из нашего села!
— Успокой своего мальчонку, Тхан, не видишь, надрывается!
— А зачем старосту привели?
— Сдать печать и документы.
— Выходит, кончилась его власть!
Вокруг Соан снова зашумели, каждый старался
— Вон мой папа сидит, смотри, Соан.
Соан и так смотрела во все глаза, стараясь ничего не пропустить. Староста, сгорбившись, стоял подле стола и не отрывал взгляда от печати и свернутой в трубочку грамоты, удостоверявшей его права. Учитель и Кой что-то сказали ему. Староста поклонился.
Потом все сидевшие за столом встали. Люди во дворе притихли. Кой подошел и отдал какое-то приказание бойцу, стоявшему всех ближе, тот передал по цепочке, и несколько винтовок поднялось в воздух. Лязгнули затворы, раздалась команда, и грянул залп. С деревьев с шумом поднялись птицы. Дым медленно таял в воздухе.
Кой вышел на приступок:
— Уважаемые односельчане!..
Он говорил не торопясь, четко, так, чтобы его слышали в самых дальних углах двора. Соан слушала Коя, и ей казалось, что его слова летают вокруг нее. На этом высоком месте, думала Соан, все привыкли видеть лишь важных начальников из уезда, волостных чиновников, представителей сельской власти. Взобравшись на этот помост, они покрикивали на народ, стоящий внизу. И каждый раз слова их приносили новые беды и горе людям. И вот теперь на этом месте стоит человек, которого все здесь хорошо знают, это Кой, босой, лохматый парень, в заштопанной, выгоревшей рубашке и коротких обтрепанных штанах, такой же, как и все они.
— Скажите, односельчане, как будем судить старосту Тона?
В ответ снова поднялся шум. Все говорили разом. Кричали, смеялись, размахивали руками. И вдруг встал старый Тэо, поднял руку, требуя тишины, и, погладив бороду, громко произнес:
— Староста, видать, и так перепугался насмерть, надо бы его помиловать! Но уж больно любил он плеткой угощать народ, поэтому предлагаю снять с него штаны и всыпать тридцать ударов, чтоб впредь неповадно было!
— Правильно!
— Всыпать ему тридцать плеток!
— Снять штаны и всыпать!
Стражники схватили старосту, растянули на земле, один спустил штаны, другой пошел за плеткой.
Толпа оживилась. А когда приступили к экзекуции, то каждый удар встречали хохотом, пока наконец злосчастный староста не натянул штаны и не поспешил удалиться.
— Ну, хватит, дайте послушать, что они еще будут говорить!
— Сейчас снова будут стрелять! Вот здорово!
Прозвучал еще один залп, и эхо разнеслось под сводами Дома общины. Раньше здесь пировали кровопийцы, брали крестьян в солдаты, набирали кули и отправляли куда-то, откуда чаще всего они не возвращались, раньше здесь взимали налоги, отбирали у крестьян рис, заковывали в колодки… Но сегодня все было по-иному. Исчезли из-под этих сводов страшные тени кровопийц, исчезли, растаяли, словно этот дымок от выстрелов.
Кой снова вышел на приступок.
— Теперь давайте сообща выберем свою власть… Надо избрать Комитет освобождения…
Соан вся обратилась в слух. Вокруг зашушукались.
— Ну и своевольный же парень этот Кой!
— Удрали они тогда с Тхом, а оказалось, вступили во Вьетминь!
— Тише, дайте послушать!
Голос Коя перекрывал шум:
— Как представители Вьетминя, предлагаем избрать председателем нашего Временного комитета освобождения учителя Хоя. Кто согласен, поднимите руки!
Соан видела, как из-за стола поднялся Хой, красный, будто плод бальзамки.
Многие недоумевали. Что значит «председатель»? Что это за комитет? Почему надо поднимать руки? Непонятно!
— Повторяю, — крикнул Кой, — кто согласен избрать учителя Хоя председателем Комитета освобождения, прошу поднять руку!
— Хорошо, хорошо! Согласны!
— Это сын лекаря Зяо, что ли? Ну что ж, он человек порядочный!
— Кто согласен, поднимите руки!
— А как поднимать-то?
Этот вопрос вызвал взрыв хохота.
— Поднять вверх, да и все! Вот чудачка! Итак, кто за Хоя, поднимите руку. Вот так! — громко сказал Кой и поднял над головой правую руку.
Под смех, реплики и шум над толпою вырос лес рук. И покрытые морщинами старики и старухи, и обветренные, потемневшие от солнца мужчины и женщины, и смешливая молодежь — все высоко подняли руки, голосуя за новую жизнь.
Соан тоже подняла руку, ей тоже хотелось принять участие в выборах своего комитета.
— Ну вот и хорошо, можете опустить.
Снова раздался смех.
— Опустить так опустить!
Люди еще не знали аплодисментов, но все чувствовали потребность что-то сказать, что-то сделать, чтобы выразить свою радость. Они почувствовали, что теперь, когда они собрались вместе, они стали могучей силой и никто уже не может повернуть их на старый путь.
— Теперь давайте изберем членов комитета!
Это были первые демократические выборы в селе Гань.
27
Но вслед за радостью снова нахлынули бесчисленные заботы. Однажды утром четыре японских грузовика, набитых солдатами, свернули с дороги номер пять на дамбу и направились в сторону уезда Хайван. На следующий день, ближе к вечеру, они снова проехали по дороге, но уже в обратном направлении. Говорили, что многие из солдат были ранены, видели будто бы даже и убитых.
А через несколько дней пришел какой-то человек из района До, он рассказывал, что японцы доехали до поста До, а на обратном пути в лесу наткнулись на сваленное партизанами дерево, обстреляли машину и исчезли. В районе До действительно сплошные леса да холмы, а здесь, у Лыонга, открытая равнина, дорога вся на виду, не успеешь оглянуться — японцы тут как тут! Там, в До, целые деревни могут скрыться в лесу, а здесь куда денешься!