Разоблаченная Изида. Том II

Блаватская Елена Петровна

«Посол продолжал выражать надежду генерал-губернатора, что лама теперь сможет долго освещать мир своим присутствием и что дружеские отношения, дотоле поддерживаемые между ними будут еще более укреплены для блага и преуспеяния просвещенных почитателей ламы… это все заставило маленькое создание пристально вглядеться в говорящего, грациозно наклониться и кивнуть головой — наклониться и кивнуть — как будто он понимал и одобрял каждое произносимое слово». [690]

690

См. [73].

Как будто он понимал! Если этот младенец вел себя вполне естественно и с достоинством во время приема и, «когда их чашки, чаю были выпиты, стал беспокоен и, откинув голову и нахмурив лоб, продолжал издавать звуки до тех пор, пока чаши снова не были наполнены», — почему бы он не мог понимать также и, что ему было сказано?

Много лет тому назад, небольшая партия путешественников с большим трудом совершила путешествие из Кашмира в Лех, город в Ладаке (Центральный Тибет). Среди наших проводников был татарский шаман, весьма таинственная личность, который немного говорил по-русски, а английского языка совсем не знал, и все же умудрялся беседовать с нами и оказался очень полезным. Узнав,

что некоторые из нашей группы русские, он вообразил, что наша протекция всемогуща и могла бы помочь ему безопасно вернуться домой в Сибирь, откуда он лет двадцать тому назад по неизвестным причинам бежал, как он нам рассказывал, через Кяхту и великую Пустыню Гоби в страну Чагаров. [691] Зная его заинтересованность в этой цели, мы чувствовали себя в безопасности под его охраной. Объясним вкратце ситуацию: наши товарищи составили немудрый план проникнуть в Тибет разнообразно переодевшись, причем ни один из них не говорил на этом языке, хотя один из них, м-р К., где-то подобрал какого-то казанского татарина и думал, что он умеет. Упоминая об этом только мимоходом, мы также можем сообщить, что сразу же двое из них, братья Н., были очень вежливо возвращены назад на границу, не прошагав и шестнадцати милей по вещей стране Восточного Бод; а м-р К., бывший лютеранский священник даже не смог покинуть свою жалкую деревушку близ Леха, так как с первого дня заболел лихорадкой и ему пришлось возвратиться в Лахор через Кашмир. Но одно зрелище, увиденное им, было равносильно тому, как если бы он увидел перевоплощение самого Будды. Услышав об этом «чуде» от какого-то старого русского миссионера, которому, по его мысли, он мог доверять больше, чем аббату Хаку, он годами лелеял желание разоблачить этот «великий языческий» обман, как он выразился. К. был позитивист и весьма гордился этим антифилософским неологизмом. Но его позитивизм был обречен на получение смертельного удара.

691

Русским подданным запрещено пересекать территорию Татарии, так же как подданным императора Китая запрещено посещать русские фактории.

Приблизительно после четырехдневного путешествия из Исламабада мы остановились, чтобы отдохнуть на несколько дней в грязном поселке, единственной утешительной чертой которого было великолепное озеро. Наши товарищи временно отделились от нас, и этот поселок должен был послужить нам местом встречи. Именно там наш шаман оповестил нас, что большая партия ламаистских «святых», совершавших паломничество к различным святым местам, поселилась в старом пещерном храме и учредила там временную вихару. Он добавил, что поскольку «Трое Достопочтенных», [692] согласно молве, путешествовали с ними, то святые бикшу (монахи могли творить величайшие чудеса. К., загоревшись желанием разоблачить этот вековой обман, сразу же отправился нанести им визит, и с этого момента между обоими лагерями установились самые дружеские отношения.

692

Это представители буддийской Троицы: Будда, Дхарма и Сангкха или Фо, Фа и Сенгх, как их называют в Тибете.

Вихара находилась в уединенном и наиболее романтическом месте, защищенном от всяких вторжений. Несмотря на усиленные ухаживания, подарки и протесты м-ра К., Глава, который был Пасе-Будху (аскет великой святости), отказывался продемонстрировать феномен «воплощения» до тех пор, пока пишущая эти строки не показала ему некий талисман, которым она обладала. [693] Увидев его, однако, сразу же приступили к приготовлениям; и ребенок в возрасте трех или четырех месяцев был взят у одной матери, бедной женщины, живущей по соседству. Первым делом от м-ра К. была взята клятва, что в течение семи лет он никому не раскроет того, что он увидит или услышит. Талисман представляет собою простой агат или сердолик, известный среди тибетцев и других под названием А-ю, и по природе обладал или был наделен очень таинственными свойствами. На нем высечены треугольник, в котором содержится несколько мистических слов. [694]

693

Бикшу не разрешено что-либо непосредственно принять даже от мирян своего народа, менее всего от иностранца. Избегается малейший контакт с телом и даже одеянием лица, не принадлежащего к их особой общине. Поэтому даже те подарки, которые мы приносили и которые состояли из кусков красной и желтой пу-лу (шерстяная ткань, обычно носимая ламами) должны были подвергаться странным церемониям. Им запрещено: 1) требовать или выпрашивать что-либо — даже если бы они голодали — они должны ждать, когда им это добровольно предложат; 2) прикасаться руками к золоту или серебру; 3) есть хотя бы кусочек даже принесенной в подарок пищи до тех пор, пока даритель ясно не говорит ученику: «Это для вашего учителя в пищу». После этого ученик, повернувшись к пазену, в свою очередь должен предложить ему пищу, и только тогда, когда он произнес: «Учитель, это разрешено. Берите и кушайте», — лама может брать пищу правой рукой и кушать. Все наши приношения должны были пройти такие очищения. Когда серебряные монеты и несколько горстей анн (анна равна четырем центам) при различных случаях преподносились общине, один из учеников сперва обвертывал руку желтым платком, и принимая сумму на ладонь, немедленно препровождал ее в бадир, еще где-то называемый сабаит, священную чашу, обычно из дерева, предназначенную для приношений.

694

Эти камни пользуются большим почетом среди ламаистов и буддистов; ими украшены трон и скипетр Будды, и далай-лама носит такой камень на четвертом пальце правой руки. Их находят в горах Алтая и близ реки Яркух. Наш талисман был дар от уважаемого верховного жреца, Гелонга, одного калмыцкого племени. Хотя их считают отступниками от первичного ламаизма, эти кочевники поддерживают дружеские сношения со своими братьями калмыками, чохотами Восточного Тибета и Кукунора, и даже ламаистами Лхассы. Духовные власти, однако, не желают иметь сношения с ними. Мы имели большие возможности хорошо ознакомиться с этим интересным народом Астраханских степей, в юности живя в их кибитках и пользуясь сердечным гостеприимством их князя Тюмени, их покойного главы, и его княгини. В своих религиозных церемониях калмыки пользуются трубами, сделанными из бедренных и локтевых костей покойных правителей и верховных жрецов.

Прошло несколько дней прежде чем все было готово; за это время ничего носящего таинственный характер не произошло, за исключением, когда по велению одного бикшу мертвенно-бледные лица глядели на нас из зеркального дна озера, в то время как мы сидели у дверей вихары на его берегу. Одним из них было лицо сестры м-ра К., которую он, уезжая, оставил дома здоровой и счастливой, но которая, как мы узнали впоследствии, умерла за какое-то время до того, как он отправился в это путешествие. Это зрелище сперва на него подействовало, но он призвал на помощь свой скептицизм и успокоил себя теориями о тенях облаков, отражениях ветвей деревьев и т. п., на что обычно опираются такого рода люди.

В назначенный день, во второй половине дня младенец был принесен в вихару и

оставлен в вестибюле или в приемной комнате, так как К. не полагалось заходить дальше во временное святилище. Затем младенца поместили на лоскуте ковра в середине комнаты; всем посторонним велели выйти; двух «монахов» поставили у входа, чтобы не допускать вторжения кого-либо. Затем все ламы уселись на полу спинами к гранитным стенам так, что каждый был отделен от младенца пространством по меньшей мере в десять футов. Глава уселся в самом дальнем углу, где «викарий» постелил для него квадратный кусок кожи. Один только м-р К. поместился около самого младенца и следил за каждым движением с пристальным вниманием. Единственным условием, требуемым от нас, было соблюдение строгого молчания и терпеливое ожидание развертывания событий. Ясный солнечный свет лился в открытую дверь. Постепенно «Глава» впал в состояние, которое казалось глубокой медитацией, тогда как другие, после краткого заклинания, внезапно замолкли и выглядели так, как будто они все совершенно окаменели. Было угнетающе тихо, и гуканье младенца было единственным слышимым звуком. После того как мы так просидели немного времени, движения конечностей младенца внезапно прекратились, и его тело, казалось, стало неподвижным. К. напряженно следил за каждый движением, и оба мы, обменявшись быстрым взглядом, остались довольны тем, что все присутствующие сидели неподвижно. Глава, устремив свой взгляд на землю, даже не глядел на ребенка; бледный и бездвижный, он скорее был похож на статую талапоина, погруженного в медитацию, чем на живое существо. Вдруг, к нашему великому замешательству, мы увидели ребенка, не то чтобы встающего, но как бы резко поднятого в сидячее положение. Еще несколько рывков и затем, точно автомат, приведенный в движение скрытыми проволоками, этот четырехмесячный младенец встал на ноги! Вообразите наше замешательство, а для м-ра К. — ужас. Ни одна рука не была протянута к нему, ни одно движение не совершено, ни слова вымолвлено; и все же грудной ребенок стоял прямо и твердо, как мужчина!

Остальную часть описания мы приведем из копии записок, написанных по этому поводу самим м-ром К., в тот же вечер, и данных нам на тот случай, если они не дойдут до места назначения, или писателю не удастся увидеть что-либо больше.

«После минуты или двух колебания», — пишет К., — «младенец повернул голову и взглянул на меня с выражением такой разумности, что это было просто страшно! У меня мороз пробежал по коже. Я щипал свои руки и кусал губы чуть ли не до крови, чтобы убедиться, что я не сплю. Но это было только начало. Это чудотворное создание, как мне казалось, сделало два шага по направлению ко мне, снова приняло сидящую позу, и, не спуская с меня глаз, повторяло, фразу за фразой, на языке, который, как я полагал, был тибетским, те самые слова, какие, как мне до этого объяснили, обычно произносятся при воплощениях Будды, начиная с: «Я — Будда; я старый Лама; я его дух в новом теле», и т. д. Я ощутил действительный ужас; волосы встали дыбом и кровь застыла. Хоть убей меня — я не мог выговорить ни слова. Тут не было ни трюкачества, ни чревовещания. Губы младенца двигались, и глаза, казалось, заглядывали мне в самую душу с выражением, которое заставило меня думать, что то было лицо самого Главы, его глаза, его взгляд, на что я уставился. Как будто его дух вошел в это маленькое тело и теперь смотрел на меня через прозрачную маску детского лица. Я почувствовал головокружение. Младенец потянулся ко мне и положил свою маленькую ручку на мою. Я вздрогнул, точно ко мне прикоснулись горячим углем, и, не будучи в состоянии больше выносить эту сцену, закрыл лицо ладонями. Это было только на одно мгновение; но когда я отнял руки, маленький актер уже превратился в хныкающего младенца, лежащего на спине, и немного спустя пустился в истошный плач. Глава же вернулся в свое нормальное состояние, и последовала беседа.

Только после ряда подобных экспериментов, длившихся более десяти дней, я осознал тот факт, что я видел невероятный, поразительный феномен, описанный некоторыми путешественниками, но всегда объявляемый мною обманом. Среди множества вопросов, оставшихся без ответа, несмотря на мой перекрестный допрос, Глава обронил каплю информации, которую нужно рассматривать, как очень значительную. «Что случилось бы», — спрашивал я через шамана, — «если в то время, когда младенец заговорил, я, в момент безумного страха, при мысли, что дитя это — „Дьявол“, убил бы его?». Он ответил, что «если бы этот удар не был мгновенно смертельным, то был бы убит только ребенок». «Но», — продолжал я, — «предположим, что он был бы молниеносен?» «В таком случае», — ответил он, — «вы убили бы меня тоже»».

В Японии и Сиаме существуют два разряда жрецов, из которых один публичный, и имеет дело с людьми, а другой — строго секретный. Последних никогда не видят; об их существовании известно лишь очень немногим туземцам; иностранцам же — никогда. Их силы никогда не демонстрируются ни перед публикой, ни вообще когда-либо, за исключением редких случаев чрезвычайной важности, когда церемонии совершаются в подземных или в других отношениях недоступных храмах, и в присутствии нескольких избранных, которые головою отвечают за сохранение тайны. Среди таких случаев — смерть в царственной семье или в среде высоких сановников, связанных с этим орденом. Одним из самых вещих и впечатляющих проявлений силы этих магов является вывод астральной души из подвергшихся кремации остатков человеческих существ; эта церемония, которую практикуют также в некоторых из наиболее значительных ламасериев Тибета и Монголии.

В Сиаме, Японии и Великой Татарии существует обычай делать медальоны, статуэтки идолов из пепла сожженных лиц; [695] пепел смешивают с водой, чтобы получилась паста; и когда ей придана желаемая форма, обжигают и покрывают золотом. Ламасерий У-тай в провинции Чань-си, Монголии, наиболее славится этими изделиями, и богатые люди посылают туда кости своих покойных родственников, чтобы их перемололи и обработали. Когда адепт магии предлагает помочь в выводе астральной души из умершего, которая иначе, как они думают, может остаться оглушенной на неопределенное время внутри пепла, прибегают к следующему действию: священная пыль насыпается на металлический лист, сильно намагнетизированный и имеющий размеры человеческого тела. Затем адепт медленно и нежно обмахивает его талапат-наном [696] веером своеобразной формы с написанными на нем определенными знаками, бормоча, в то же время, какую-то формулу вызывания. Пепел вскоре становится как бы насыщенным жизнью и тихо распределяется тонким слоем, который принимает очертания тела, каким он был до сожжения. Затем постепенно поднимается что-то похожее на беловатый пар, который спустя какое-то время образует вертикальный столб, и, уплотняясь, наконец превращается в «двойника», или эфирную астральную копию умершего, которая в свою очередь растворяется в воздухе и исчезает с поля зрения смертных. [697]

695

У калмыков-буддистов астраханских степей существует обычай делать своих идолов из пепла их сожженных князей и жрецов. Родственница пишущей эти строки имеет в своей коллекции несколько маленьких пирамид, сделанных из пепла выдающихся калмыков, которых подарил ей сам князь Тюменэ в 1836 году.

696

Священный веер, употребляемый верховными жрецами вместо зонтика.

697

См. т. I.