Разожги мой огонь

Май Татьяна

* * *

Живая… Живая… Живая…

Слова так и стучали, падали, совсем как молот каменный, который он опускал и опускал на лежавшее перед ним острие будущего меча. Летели во все стороны искры, но хозяин вулкана и не замечал их.

Чудом сдержал удивление, увидев девицу. А сперва решил, что помстилось даже. Все смешалось в душе.

Пощадил Изначальный Огонь. Но отчего именно ее? Ведь не ведал он жалости и сострадания… У него

смысл существования один — заманить жертву, перемолоть ее в своем огненном горниле, а потом, довольно урча, как сытый зверь, улечься спать. И так до следующей жертвы. Так отчего же Лисса из огня невредимой вышла?.. Не было ответа.

Удар.

Еще удар.

Металл истончался под мощными ударами хозяина вулкана, обретал форму. Пот глаза заливал, зрение туманил, но хозяин вулкана не утирал его.

Домой рвется, глупая.

Удар.

Знал, почему не хочет с ним оставаться. И не винил. Он бы и сам не захотел.

Еще удар.

Уверен был, что не примут ее соплеменники обратно. Ничего-то в людях не меняется. И не изменится никогда.

Не признают.

Удар.

Отрекутся.

Еще удар.

Выгонят.

Еще один.

Ему-то это наверняка известно. А ей убедиться самой придется. Знал, что после зачахнет от тоски по дому в горе этой. И хоть понял уже, как девица духом сильна, но у всякой силы свой предел есть.

Но ему-то что за дело? Никогда его судьба невест не волновала. Приходили — и забирал их Изначальный Огонь. Хворых, ослабленных, угасающих. И сил-то в них не было своей судьбе противиться.

А в ней есть. И сила духа, и бесстрашие, и гордость. Да что о том думать… Оставшись в живых, только самой себе хуже сделала. Совсем как та, другая.

Нахмурился, отложил молот. А в памяти уже вспыхнуло, закружилось, как подхваченный ветром сухой лист, воспоминание, принося сердечную боль.

Глава 12

— Ты… жива… Я знал… Чувствовал…

— Уходи, Редрик.

— Я за тобой пришел, — произнес хрипло и перехватил меч поудобнее, чтоб в руке не скользил — от волнения ладони вспотели. — Идем. Ты не бойся, я смогу тебя защитить от него.

Покачала головой и с места не сдвинулась. Видел, как в уголках губ, которые столько раз целовал, складка залегла.

— Оставь меня, Редрик. Прошу.

— Оставить? — неверяще смотрел на хмурившуюся девицу.

Сердце от радости так и заходилось. Не знал, каких богов благодарить за то, что видит ее. Живой. Здоровой. Цветущей. Выходит, не успел еще обряд свершиться.

Готов был к ней броситься, да только девица глядела неласково, а после ее просьбы Редрика и вовсе будто ведром ледяной воды окатило.

— Ты верно услышал.

— Да ты ведь моя невеста. Ты мне обещана, как я могу уйти? — Сделал к ней шаг, но девица отступила. Тогда и он замер. — Что же ты?..

Досадливо поморщилась.

— Уходи. Не твоя я больше.

—

А клятва как же? Или не помнишь, как в майскую ночь клятву перед богами давала?

— Помню. Но клятвы той больше нет. И девицы той больше нет.

Ветер трепал волосы цвета ореховой коры, а голубые глаза смотрели холодно. Присмотрелся к ней заново в свете отправляющегося на покой Отца-Солнца. На шее нитка бус гранатовых, платье богатое, каких в селении никогда не нашивали, косы прошитыми золотом лентами переплетены.

— А ты и верно другая, — проговорил задумчиво. — Да только причина известна, — прищурился, — это все колдовство его проклятое!

— Колдовство то любовью зовется.

— А со мной не любовь, выходит, была? Не люб тебе больше? — невесело усмехнулся.

Прикусила губу, сжала маленькие руки в кулаки. Видел, как поднимается и опускается грудь, словно воздуха его невесте не хватает.

Терпеливо ждал ответа.

— Ошиблась я, Редрик. Ты меня прости.

— Ошиблась? — нахмурился.

— За любовь я нежность принимала. И… и… привычку, — выпалила. — Мы же с тобой с малых лет знаем друг дружку. А когда родителей твоих и моих хворь болотная унесла, горе нас объединило. Неужто сам не помнишь?

— Говоришь ты складно, да только не верю тебе. Не могла за седьмицу ты так перемениться. — Мотнул головой, отсекая саму мысль. — Не верю.

— Твоя воля. Но жизнь моя теперь здесь, Редрик. Как и сердце.

— Да ведь чудовище…

Не дала договорить. Сложила руки к груди, топнула обутой в узорчатый башмачок ножкой.

— И чудовищу любовь ведома, иначе б не выжила. Да только и не чудовище он вовсе!

Отшатнулся, словно ударила его. Да и ударь, не было б так больно. Разлилась в сердце тоска, а в горле горечь. Не врала. Верила в то, о чем говорила.

— Ты сама на себя не похожа! — почти выкрикнул.

Покачала головой. И смотрела на него почти с жалостью.

— Это я раньше на себя похожа не была, а теперь вот она я. — Отступила на шаг, словно давая на себя посмотреть. — Как есть.

Смотрел и не узнавал ту, которой сердце отдал. Она и не она. Будто и впрямь кто огонь внутри ее зажег. Глаза так и светились. Любовью. Но не к нему. Только все одно не верил. Без колдовства тут не обошлось.

— Зачем же вышла ко мне? — спросил горько.

— Чтоб ты правду знал. Сил нет, как подумаю, что ты себе покоя не находишь. Сердце болит. — Вздохнула и прошептала жалобно, умоляюще: — Уходи, Редрик.

— А ну как в селениях узнают о том?

Покачала головой.

— Знаю, что никому не расскажешь. Такой уж ты… скрытный да молчаливый. Что у тебя на уме да на сердце одним богам ведомо.

— Такой уж я и есть.

— А он… он другой, — прошептала с жаром и тут же осеклась. И этот же жар щеки опалил. Махнула рукой. — Ты ступай домой, Редрик. Забудь меня. Девиц в селении много. Да и ты жених хоть куда, и…