Разрыв-трава
Шрифт:
После собрания Максим старался встречаться как можно реже с Рымаревым. Не хотелось с ним разговаривать. А тот держался так, будто ничего не случилось. Спокойно и вежливо, ровным голосом давал распоряжения, спрашивал о делах, иногда даже шутил. Максиму стало казаться, что он притворяется. Всегда. Ничего не скажет от души, не сделает от сердца, его всегдашняя вежливость притворство, спокойствие притворство, шуточки притворство, за всем этим он настоящий маленький и пугливый.
13
По крестьянской привычке вставал Лучка на заре, хотя спешить было некуда рабочий день в МТС начинался в восемь часов, по деревенским понятиям непростительно поздно. Подумать только, солнце уже вон где, роса высохла, люди на сенокосе успели спину наломать, а тут только собираются за дело браться. Опять же и по вечерам… У колхозников впереди целый уповод, а тут уже пошабашили. Времени свободного у Лучки девать некуда. И все оно уходит впустую. Белозерова на дню семь раз клял. Сгубил лиходей яблони. Сейчас бы ими заниматься в самый раз было. Правда, пчелы есть, из лесу привез несколько кустов смородины, крыжовник растет, огород хороший, такого огорода во всей Тайшихе нет, помидоры прямо на кустах вызревают, огурцы, что ни лунка, то новый сорт: есть короткие, толстые и гладкие, от макушки до половины белые, есть сплошь густо-зеленые в пупырышках, есть длинные, без малого в полметра, свернутые в колбаску. Тыквы наливаются такие, что Антошка с земли поднять не в силах. Но все это не то.
Надумал Лучка во время отпуска катануть в Красноярск, разыскать тамошних садоводов, перенять их хитрости, привезти саженцев всяких разных, тогда можно жить не тужить, провались Белозеров со своим колхозом и сверхранним севом.
Понемногу стал откладывать деньги на поездку. Пить бросил, реже тосковал по полям. Когда Максим сказал, что если хорошо похлопотать, то могут снова принять в колхоз, Лучка колебался недолго. Выгнали все, нечего теперь заманивать. Сказал Максиму:
— Я рад-радехонек, что от вас отвязался. Тут порядку больше и поучиться есть чему. Работа у мастеровых МТС особая, на крестьянскую не похожая, любопытная очень. Во всем тут была четкость, точность, слаженность.
В МТС построили пожарку с каланчой, и теперь каждый час над Тайшихой тяжко бумкал старинный, снятый с какой-то церкви колокол. Утром сразу же после восьми ударов мастерские наполнялись звоном, визгом и скрежетом железа, торопливым клекотом движка, дробными перестуками кузнечных молотов, шумом приводных ремней. Первое время Лучку раздражали все эти звуки и неистребимый запах керосина, он проходил по мастерским, опасливо озираясь, так и казалось, что попадешь рукой или ногой в коловерть замасленного железа, но постепенно привык ко всему и все чаще останавливался то у станка, то у верстака, с неубывающим удивлением смотрел на работу мастеров. Больше всего ему нравилось токарное дело. Острый нос резца легко, легче, чем нож репу, режет сталь болванки, серебряной лентой течет стружка, завиваясь в крутые кольца; ложатся в ящик блестящие детали, похожие одна на другую, как две капли воды; токарь, молодой курносый парень, работает шутя, переставляет резцы, включает рычаги и тут же что-нибудь рассказывает, смеется… Не менее интересна была для Лучки и газосварка. Тонкий язычок пламени, вырываясь из горелки, кажется безделицей, но под ним железо в одно мгновение наливается малиновым цветом, вскипает, роняя на землю расплавленные капли. Смотрит Лучка на все это и до зуда в руках самому хочется так же резать и плавить металл. Столярное дело, с детства знакомое, выглядит будничным и скучным.
Часто он подумывал попроситься в ученики к токарю или сварщику, но боялся, что на смех поднимут, скажут: куда тебе, борода, с неумытым-то рылом. А еще то останавливало, что копейку выгонять приходилось. Каждый лишний рубль берег для поездки. И вдруг пришлось поездку отложить.
Федоска женился-таки на Поле Викула Абрамыча. В дом к нему идти собрался. Каково оно, житье в тестевом доме, Лучка на своей шкуре испытал, не хотелось ему, чтобы брату та же доля досталась. Все деньжонки, какие были, присоединив к ним то, что занять удалось, отдал Федосу покупать домишко, хотя бы худенький, живи сам по себе со своей Полей. Елена, обрадованная тем, что Федос послушался добрых людей и не женился на Дариме и тем еще, что из дому уходит, не только не ворчала, когда он деньги брату отдавал, но и сама резво бегала по соседям, выпрашивала взаймы у кого пятерку, у кого червонец. Сам Лучка не полез к брату с советами, как ни просил его об этом Максим. Пусть живет своим умом. Посоветуй, он по-твоему сделает, а жизнь не сладится, до гроба в обиде будет.
Федос учился на тракториста, видел его Лучка каждый день. Своей жизнью, женой брат вроде бы был доволен, во всяком случае не жаловался. Но вскоре он понял, что у того не все так ладно, как кажется.
Утром Федос забежал в столярку, сказал, что сегодня курсанты будут самостоятельно ездить на тракторе.
— Хочешь посмотреть?
— Пойдем.
Трактор стоял за гаражом на широкой площадке, измятой колесами. Первым за руль сел Жамбал Очиржапов, земляк Батохи. Включив скорость, он наклонился всем телом вперед, словно под ним был необъезженный скакун. Механик махнул рукой, трактор рыкнул на всю мощь, рванулся с места.
— Легче! Легче! — крикнул механик.
Но Жамбал его не слышал. Он проехал круг, оглянулся, на солнце блеснули обнаженные в улыбке зубы. После второго круга механик велел ему дать задний ход. Трактор попятился, стреляя кольцами дыма. Лучка отошел в сторону и увидел Дариму. С коротким бичом в руке, в легком летнем терлике она стояла у забора.
— Здорово, Дарима! Ты чего здесь? — Харчи ребятам привезла.
Услышав ее голос, Федос резко повернулся, как-то нелепо взмахнул руками и деревянным шагом подошел к ней. Кашлянул.
— Как живешь?
— Живу…
Замолчали. Федос исподлобья смотрел на девушку. Дарима закручивала и раскручивала ремешок бича. За дощатым забором завывала циркульная пила, гудел трактор. Лучке было неловко, что он оказался рядом с ними, но что-то мешало уйти.
— Богомазов, твоя очередь! — крикнул механик.
Федос пошел оглядываясь, потом остановился, торопливо сказал:
— Подожди… я сейчас.
У трактора ему что-то говорил механик, но он вряд ли слушал.
Поднимаясь на трактор, зацепил длинными своими ногами сумку с инструментом, на землю со звоном посыпались ключи, воротки и отвертки. «Балбес!» ругнул его Лучка про себя и косо глянул на девушку. Дарима стояла, чуть подавшись вперед.
Наконец Федос сел на железную тарелку сиденья, его руки заметались по высветленному ладонями колесу руля, трактор дернулся, кашлянул и заглох. Жамбал стал крутить заводную рукоятку, механик что-то сердито сказал Федосу и наклонился к мотору.
— Экий оболтус! Полюбуйся на него, — сказал Лучка.
— Зачем тебе ругаться? — с укором спросила его Дарима и быстро пошла за ворота МТС.
Трактор зарокотал снова, и Федос поехал. На этот раз у него все получилось гладко. Сделав круг, он передал руль другому, курсанту и сразу же пошел к Лучке, нахмурился, обвел взглядом двор, намерился идти за ворота, по Лучка остановил его.
— Сейчас двенадцать ударит. Пойдем обедать ко мне. Елена славную ботвинью сотворила. Охладимся.
— Я домой пойду…
— Поля па работе?
— Работает.
— Ну, вот. Наверно, и поесть нечего… Пошли, не разговаривай. По случаю того, что в трактористы выходишь, не худо бы и бутылку распить. Но это после работы.
Федос пошел с неохотой. Как ни старался Лучка растормошить его разговором, ничего не получилось.
Не знаешь ты цены жизни, Федос, вздохнул Лучка. Такая лафа привалила трактористом стал. Работа по сердцу самое главное. Всему другому цена небольшая. Хорошая работа, к примеру, важнее тебе, чем добрая баба. Они, бабы, Федос, все одинаковые. До свадьбы такие все хорошие, завлекательные, прямо ангелы с иконы. А женись и не заметишь, как из твоего ангела черт получился. Согласен ты со мной?