Разум океана. Возвращение в Итаку
Шрифт:
Не обнаружив ничего, мать Стаса вздохнула и со словами «Играйте, дети» вышла из комнаты.
Стас, по-моему, ничего не заметил, а я ему об этом никогда не говорил.
Нас тянуло друг к другу, и мы дружили со Стасом, несмотря ни на что.
Так продолжалось несколько лет. Когда мы учились в седьмом классе, у Решевского умер отец. Мать Стаса разом сдала, постарела и почти не сопротивлялась решению сына поступить вместе со мной в мореходное училище после семилетки.
Когда она умерла, Стас был на перегоне судов в порты Дальнего Востока, где-то в районе Сингапура.
…Я посмотрел на сидящих рядом со мной за одним столом Решевского и Галку и подумал, а как быть вот с этой обидой…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Собственно, на что ты надеялся, дружок? Ведь знал: рано или поздно придется глянуть Волкову в глаза. Хорошо хоть молчит он, будто не произошло ничего. А по счету надо платить, ты ведь из честной семьи, Станислав Решевский. А счет большой, порядком ты должен Волкову.
— В молчанку играем, — сказал Волков. — Может, еще по рюмке?
— Давай, — согласился я.
— Куда думаешь пойти работать? — спросила Галка.
— Так уж сразу и на работу… Я два года без отпуска. Вот отдохну, подзубрю науки, потом попрошу какой ни есть пароход.
— В Тралфлоте? — спросил я.
— Пока там. Родная все же контора. Затем погляжу. Слушай, Стас, а может, к тебе на лекции походить? Ты как? Все равно мне к переаттестации готовиться… Так лучше тебя послушать. Согласен, профессор?
— Издеваешься? — сказал я.
— Как можно, — серьезно сказал Волков. — Ты ведь мой друг с детства, Стас.
Когда он сказал это, меня словно ошпарило. Я пригляделся к нему. Нет, не видно и следа иронии…
…Мы сошлись с ним особенно близко в сорок четвертом году. Значит, дружба тянется двадцать с лишним лет. Я прикинул эту цифру и подумал: а кем мы станем теперь: друзьями или врагами?
В детстве Волкову приходилось туго. Помню его худым и взъерошенным волчонком, он постоянно был голоден, но никогда об этом не говорил. Мне не довелось испытывать голод. Нет, не такой, когда не успел пообедать, а постоянное желание заглушить подавляющее разум чувство. «Сытый голодного не разумеет». Но я понял это уже потом, когда стал старше. Тогда, впрочем, и у Волковых жизнь стала получше…
От систематического недоедания оставался Олег малорослым и хилым. По настоянию отца я-то с детства занимался физкультурой и был сильнее Волкова. Но вместе с тем ни за что не стал бы с ним драться. Сам Волков ни разу ни к кому не привязался, драчунов сторонился и старался пойти на мировую. Но стоило задеть его по-серьезному — Волков преображался. Глаза его загорались бешенством, и он в ярости бросался на обидчика. Потом, в училище, Волков занялся гимнастикой; получив второй разряд, перешел к боксу и выступал на первенстве города от нашей мореходки. С годами он подтянулся, но все же выше среднего роста не взял. А отец у него был высокий, я фотографии видел. Все война…
Мать моя Волкова не любила и боялась пускать в дом. Мне стыдно, что плохо защищал друга: уж что-что, а честен был Волков до мелочей.
Еще задолго до возвращения Олега я не раз и не два пытался представить сцену нашей будущей встречи, но мне и в голову не приходило, что все произойдет именно так. Пытаясь разобраться в истории наших отношений с Галкой, я все чаще задавался вопросом, что было главным стимулом моих поступков.
Меня постоянно поражала некая внутренняя сила Волкова, сила его духа, особая жизнестойкость. Он сам выбрал дорогу, и, должен признаться, меня Волков повел за собой.
Я иногда даже чуточку завидовал ему. И сейчас, вот здесь, за столом, он — прежний Волков, как держится, собака, мне бы так не суметь, полез бы в драку или расплакался, а он ничего, сидит… Будто и не было катастрофы, не было необитаемого острова и долгих месяцев заключения… Побелел только весь, но опять-таки выиграл — женщины любят рано поседевших мужчин, опять Волков на коне, а ты был и останешься Решевским…
«Постой, — сказал я себе, — а ведь ты сам виноват, что все сложилось именно так… Помнишь спор в кубрике после танцев? Ведь ты приметил ее, эту девушку, и отступил перед Волковым… Почему отступил и всех троих сделал несчастными? Тебе казалось, что Волков не любит Галку, она не любит его. Пусть так, но они были вместе. Ты же любил эту женщину всю жизнь и оставался в тени, а потом нашел ее или она тебя — это неважно — и потерял друга. Ты бы на месте Волкова мог простить такое?…»
— Дай-ка спички, Стас, — сказал Волков.
Я протянул ему спички и вытащил из пачки сигарету.
— Много курите, мальчики, — сказала Галка.
Это ее «мальчики», произнесенное материнским тоном и равно обращенное к нам обоим, покоробило меня, нечто похожее на ревность шевельнулось в душе.
Мне всегда казалось, что я искренне любил ее. И только сейчас пришло в голову: не из чувства ли зависти возникла эта страсть, сжигавшая меня долгие годы. А если б женой Волкова была другая?…
До того вечера мы изредка виделись с нею. Приходя из рейса, я часто звонил Галке в школу, иногда забегал к ней на чашку чаю, два или три раза были мы в кино.
Она позвонила мне сама:
— Ты свободен сегодня, Стас?
— Конечно.
— Приезжай ко мне.
Я только вернулся из порта, быстро побрился, переоделся в гражданский костюм и отправился на Северную улицу.
Когда Галка открыла мне дверь, я отступил назад. Она всегда казалась мне красивой, но теперь, в новом платье, с высокой прической, лучащимися глазами, Галка была до безумия хороша.
— Испугался? — сказала она. — Заходи…
Мы пили шампанское, за Волкова, за его возвращение, и весь вечер мы говорили о нем, об Олеге, весь вечер он был с нами за столом… Галка заставляла меня рассказывать про Олега «все-все», я говорил про наше детство, про жизнь в училище, а Галка все пыталась выяснить, что же хорошего мы находим в море и почему нас так тянет туда.
Как мог, я пытался отвечать на эти вопросы, иногда вопросы были нелегкими, но я пытался ответить и на них, и Галка слушала, пристально глядя на меня. Иногда только ставила пластинку — что-нибудь медленное, и мы танцевали и молчали.