Разум океана. Возвращение в Итаку
Шрифт:
Было уже поздно, когда я поднялся из-за стола.
— Я провожу тебя, Стас, — сказала Галка.
Ночь была теплой, уютной. С освещенной улицы мы свернули в сквер и оказались одни.
Звезды Ориона были чуть выше линии горизонта.
Я вел Галку под руку, но в центре сквера она вдруг высвободилась и ухватила меня за локоть.
— У меня к тебе просьба, Стас, — сказала она.
Я засмеялся:
— Давай выкладывай.
— Едем к морю!
Она крепко взяла меня под руку и потащила в сторону площади, на стоянку такси.
Меня не смутило желание
Тридцать километров до Отрадного мы промолчали.
Шофер подвел машину к пустынному пляжу, днем туда заезжать запрещалось, а сейчас я его упросил. Я вылез из машины и помог выбраться Галке.
— Вот и море, Галка, — сказал я. — Бери его от меня в подарок.
Мне хотелось как-то разрядить обстановку, снять некую неловкость, она возникла в дороге, и ее нужно было убрать, неловкость, и эту фразу я сказал бесшабашным, удалым тоном, и даже руки простер в сторону невидимого моря.
По каменным ступеням набережной Галка сошла на песок пляжа и, оступаясь, подошла к воде. Я шел следом.
У самой воды она постояла, потом носком ударила мелкую волну, приластившуюся к ее ногам.
— И ради этого вы жертвуете всем: здоровьем, жизнью, и даже любовь готовы отдать? — сказала Галка. — А ведь это просто много соленой воды…
Я мог бы поспорить с ней, сказать, что нельзя судить о море, глядя на него с берега, но я молчал. Снова волна подбежала к Галкиным ногам, и снова Галка хотела ударить ее и, потеряв равновесие, пошатнулась. Я стоял рядом и поддержал ее.
— Поехали, Стас, — сказала она.
…Мы были у ее подъезда. Я закурил.
Орион поднялся выше, и теперь все семь звезд его испытующе глядели на меня.
— Уже поздно, — сказал я, — пора по домам…
— Зайдешь, может? — тихо спросила Галка. — Сварю кофе…
Я мог ответить: «Нет, поздно уже, как-нибудь после». Мог так ответить; наверное, Волков на моем месте сказал бы именно это, но Галка уже повернулась ко мне спиной, шагнула в подъезд, я не произнес ни слова и вошел следом.
Когда мы поднялись наверх, Галка открыла дверь квартиры и прошла на кухню, бросив мне на ходу:
— Посиди в комнате, Стас, я сейчас.
Включив торшер, я положил на столик сигареты, открыл форточку, уселся в кресло и закурил. В голове тихо звенели нежные колокольцы, сигаретный дым лениво поднимался и, попав в струю воздуха, идущего к форточке, устремлялся вместе с ним за окно. Я следил за дымом сквозь полуопущенные ресницы, меня переполняло то особое чувство, что приходит в ожидании праздника, и состояние это делало меня счастливым, и так хотелось, чтоб оно не исчезало и оставалось навсегда.
— Вот и кофе, — сказала Галка.
В ее тоне явственно угадывался надрыв, и мне отчего-то стало не по себе.
Галка взяла из пачки сигарету, неумело раскурила ее и пристально посмотрела на меня.
Она долго молча смотрела на меня, мне стало от Галкиного взгляда зябко и тревожно. Я попытался выдержать ее взгляд молча, но не смог.
— Ты чего это, Галя?
— Ты любишь меня, Стас? — сказала она вдруг.
Я вздрогнул.
— Не говори ничего, Стас. Помолчим…
Она опять тронула меня за рукав.
— Хочешь жениться на мне? — спросила она вдруг.
— Зачем спрашивать об этом, — вяло ответил я, чувствуя, как толкнулось и застучало сердце.
— Хорошо, — сказала Галка, — но поклянись, что никогда не уйдешь в море.
Я обнял ее за плечи.
Галка отвела мои руки и заглянула в глаза.
— Что ж, может быть, так и должно быть, — сказала она, отвернулась и судорожно вздохнула.
— Иди домой, а завтра приходи. Утром.
Тут я вспомнил историю, рассказанную мне Олегом уже в мореходке.
Летом сорок шестого года его мать устроилась на работу в подсобное хозяйство неподалеку от города. Ей казалось, что там жизнь полегче, детей прокормить, будет проще. Олег целыми днями пропадал в лесу или, в степи — она тянулась от Терека на север до песчаных бурунов Калмыкии.
Однажды с ребятами они поймали большую змею. В наших местах ее называют желтопузом. Змею убили и торжественно понесли на палках в поселок. Олег немного оторвался от ребят и шел впереди. И тогда одному из поселковых мальчишек по кличке Гундосый пришла в голову мысль, иезуитская мысль.
Волков шел, ни о чем таком не подозревая, и вдруг его шею обвило холодное тело мертвой змеи: мальчишки подкрались сзади и набросили змею Олегу на шею…
Когда Волков рассказал мне об этом и я представил, что нахожусь на его месте, меня едва не вывернуло наизнанку. Он рассказывал об этом спокойно, а меня трясло от омерзения и страха.
…Через полтора месяца, когда формальности, связанные с расторжением брака, были позади, мы остались с Галкой вдвоем.
Я воспринимаю нашу новую жизнь как затянувшееся свидание, у меня иногда исчезает ощущение прочности нашего с Галкой союза, и я постоянно жду, когда грянет нечто, разрывающее его. С того самого вечера я ищу аргументы, оправдывающие меня. Чаще всего твержу себе, что мне Галка нужнее, Волков обойдется и без Галкиного плеча, и ей, нашей Галке, такой, как я, наверное больше подходит. У Галки сильная натура, а я доверху набит комплексами.
Незадолго до того как мы узнали об освобождении Волкова из колонии, я случайно открыл Галкин учебник и увидел там письмо. Было видно, что его читали и перечитывали многократно. Понимая, что поступаю недостойно, я развернул письмо и прочитал его. Почерк Олега я узнал сразу, когда раскрыл книгу… Может быть, именно это заставило решиться на такой шаг. Или интуиция какая?…
Как я понял из содержания письма, оно было первым оттуда. Олег сообщал свой адрес, коротко писал о новом житье-бытье. Послание было выдержано в бодрых, оптимистических тонах, мол, не так страшен черт, как его малюют… А затем шли такие строки: