Развязка петербургских тайн
Шрифт:
— Я, Амалия Потаповна, пришел высказать вам свою глубочайшую благодарность за ваши заботы, труды и хлопоты обо мне. Всю жизнь буду помнить
ваши благодеяния... Можно сказать, вырвали из лап зверя,терзавшего не только тело, но и душу...
— Вы имеете в виду этого следователя со странным греческим именем?
— Его самого... Аспид. Вцепился в меня как такса в лиса. Аристарх Петрович его зовут. На всю оставшуюся жизнь запомню.
Горничная принесла кофе. Амалия Потаповна собственноручно налила Хлебонасущенскому чашку.
— Забыли, полагаю, вкус настоящего кофе?
— Какой там кофе, на нарах-то! — Хлебонасущенский с наслаждением сделал глоток огненного напитка.
— Этот Аристарх и мне много неприятностей доставил, — Сказала Шпильце. — Распространил в обществе обо мне совершеннейшие небылицы...
— Кто ж ему поверит, Амалия Потаповна! — возразил Хлебонасущенский. — Всем известна ваша высоконравственность.
— Не скажите... Люди злы... Сплетни, пересуды для многих единственная радость в жизни. Так что должна с горечью заметить: моей репутации нанесен серьезный удар. Ну, и материально, знаете ли, пришлось сильно пострадать... Эти судейские — просто грабители с большой дороги.
— Я, Амалия Потаповна, со своей стороны готов возместить некоторые убытки. Разумеется, в силу скромных своих возможностей.
— Ну, что вы... Вы и так пострадали, друг мой. Какие счеты между старыми друзьями... Сегодня я вам помогла, завтра — вы мне поможете.
Хлебонасущенский насторожился. Он хорошо знал характер Амалии Потаповны, знал, что она просто так слова на ветер не бросает.
— А вы... как это русские говорят... все бобылем живете? — резко меняя тему, спросила Шпильце.
— Так точно-с, бобылем-с...
— Ну, так, может, подобрать вам опрятную немецкую девушку? Или вы все еще эту... девку... помните... Машу Поветину...
— Помню, — тихо сказал Полиевкт Харлампиевич.
— Удивляюсь я вам. Зрелый мужчина... Повидал на своем веку всякого... И вдруг — любовь! Это, знаете ли, у вас чисто русское. Немецкий мужчина выше всего ценит «орднунг» в доме: чтобы было все опрятно и вовремя. И любовь чтобы была опрятной и вовремя. А вы, русские, любите страдания, страсти, слезы...
— Мы, Амалия Потаповна, народ дикий. Недаром же говорят: что русскому на пользу, то немцу — смерть, — смиренно согласился Хлебонасущенский.
Он отхлебнул кофе и вопросительно посмотрел на Шпильце, надеясь, что она продолжит разговор о Маше Поветиной. Ему нестерпимо хотелось узнать, как она живет, где сейчас обитает. Амалия Потаповна хорошо понимала его состояние, но она умела держать паузу и ждала, когда Хлебонасущенский не выдержит и сам задаст вопрос.
— Что же... Маша?.. Вам ее судьба, случаем, неведома? — осторожно спросил Хлебонасущенский.
— Обижаете, Полиевкт Харлампиевич. Амалия Потаповна по-прежнему знает все, что происходит в обществе. А иногда знает то, что только еще должно произойти. — Амалия Потаповна не торопилась, наслаждаясь своей властью над застывшим в напряженном ожидании Хлебонасущенским. — Жива Маша и здорова... Только теперь она не
Поветина, а Вересова, урожденная княжна Шадурская. Живет в Чечевинах в Саратовской губернии вместе с мужем, матерью и дядей — князем Николаем Чечевинским. Да вы его хорошо знаете...
— Не имел чести-с...
— Как? Разве ж вы не знали графа Каллаша?
— Графа Каллаша знал-с. Он частенько бывал с визитами в доме князей Шадурских.
— Так это и есть князь Николай Чечевинский. Это такая история! Роман в духе модного сейчас Дюма! Я вам как-нибудь расскажу. — И, пользуясь растерянностью Полиевкта Харлампиевича, снова круто изменила тему разговора. — Что же сказал вам этот Аристарх на прощание? Ведь для него ваше освобождение — фиаско, конец карьере.
— Издевался, откровенно издевался... Угрожал, что найдет свидетелей, что упечет в каторгу... Вы правильно изволили заметить... Бандит-с...
— Да, если найдет свидетелей, тогда худо дело, — раздумчиво сказала Шпильце.
Полиевкт Харлампиевич втянул голову в плечи, съежился и сразу стал похож на того Хлебона-сущенского, который сидел перед следователем.
— Вы полагаете, он может сыскать Чернявого и Эльзу Францевну? — спросил он.
— Чернявого может... И это будет для вас плохо... А Эльзу Францевну — вряд ли. Я вообще не уверена, что она жива... У нее было слабое здоровье... Мне говорили, что она отравилась говяжьим паштетом. Представляете?.. Кто бы мог подумать, что говяжьим паштетом можно отравиться?
Полиевкту Харлампиевичу сделалось не по себе... Он почувствовал себя зябко, неуютно, будто сидел на сильном сквозняке. С одной стороны, это была хорошая новость: с уходом Эльзы Францевны рубилась еще одна нить, связывающая его с убийством дворника. Но с другой стороны, ведь он тоже когда-нибудь может вкусить паштета, или гусиной печенки, или выпить бокал вина... Да вот, даже эта чашка кофе вполне может таить в себе отраву. И Полиевкт Харлампиевич машинально отодвинул чашку. Амалия Потаповна заметила это движение и звонко расхохоталась.
— Какой вы стали впечатлительный, Полиевкт Харлампиевич! Надо лечиться... Могу порекомендовать вам отличного доктора. Это достойный приемник незабвенного Иоганна Катцеля. Молодой и многообещающий доктор. Хоть и не немец...
— Спасибо, драгоценная Амалия Потаповна... Вы уж и так для меня столько сделали...
— А Чернявого надо сыскать, Полиевкт Харлампиевич, — приказным тоном сказала Шпильце. — И сделать это раньше Аристарха Петровича. Надо сыскать и позаботиться о его здоровье.