Развязка петербургских тайн
Шрифт:
В дверь тихо постучали.
— Антре, — не оборачиваясь, сказал Николай; он был уверен, что это сестра. — Почему не спишь?
Но в кабинет вошла Долли. Остановившись в дверях, она смотрела на склонившегося над бумагами Николая. Почувствовав ее взгляд, Николай резко обернулся.
— Вы?! — удивленно произнес он.
— Мне нужно с вами поговорить.
Николай выразительно посмотрел на часы.
— Что ж... Входите... Садитесь.
— Понимаю, — сказала Долли, поймав его взгляд на часы, — визит в столь поздний час выглядит несколько странным... Бессонница... И эта погода... Мои, наверное, волнуются...
— Я послал человека... Верхом... Еще днем.
— Да... Я знаю. Я решилась на столь поздний визит потому... Мне не хотелось бы иметь свидетелей нашего разговора... Даже Машу, которую я, поверьте, очень люблю.
— Слушаю вас, Долли...
Долли присела на краешек дивана и надолго замолчала. Она никак не могла найти нужных слов для начала разговора.
— Я хочу знать, как умер Владимир Шадурский, — выпалила она. — Вы ведь видели, как он умер?
Николай кивнул.
— Расскажите мне все...
— Вы уверены, что хотите это услышать?
— Да, — у Долли была нервная вызывающая интонация. — Я любила этого человека... Любила, хотя знала, что он насильник и убийца. Любила даже после того, как он мне сказал, что не любит меня и что ему нужны от меня только деньги моего отца... Расскажите... Мне это нужно.
— Перед смертью он убил человека, — сказал Николай. — Вообще-то, на его совести много людей, но перед смертью он убил со страха. Просто так... Ни за что... А потом убил себя... Он мог драться, защищаться... Но он вел себя как загнанная в угол крыса... У него даже лицо стало похоже на крысиную морду... И он визжал от страха... Вы простите за такие физиологические подробности, но от него неприятно пахло... — Николай заметался
по тесному кабинету. — Не жалеете теперь, что затеяли этот разговор?
— Что стало с его отцом? — ровным голосом спросила Долли.
— Дмитрий Платонович впал в совершенное детство. Строит кораблики, играет в солдатики, живет в мире фантазий и грез. Для него наняты сиделки, о нем заботятся... Все! Давайте закончим эту тему.
В комнате наступила тишина... Сильнее стала слышна буря за окном.
— Мне нужно освободиться от прошлого... Нельзя же сказать себе: забудь!.. и забыть... Надо все узнать до конца, до самого донышка... Только тогда прошлая жизнь отпускает... И уходит... Только тогда перестаешь видеть кошмары во сне и просыпаться в холодном поту... И постепенно начинает казаться — все, что произошло, случилось не с тобой, а совсем с другим человеком.
— Вот и Маша давеча о том же, — сказал Николай.
Неожиданно Долли резко изменила тон:
— А признайтесь, Николай Яковлевич, перепугались, когда меня увидали?
— С чего это мне пугаться?
— Ну, как же? Молодая девица, у холостого мужчины в столь поздний час.
— Если не учитывать нашу разницу в возрасте, тогда конечно, но...
— Что это вам так нравится себя стариком выставлять? — усмехнулась Долли. — Уж не напрашиваетесь ли вы на комплимент?
— До чего же вы колючая особа, мадмуазель Шеншеева!
Долли встала, подошла к Николаю и взяла его за руку. Он от неожиданности замер, не зная, что ему делать...
— Спасибо вам, — совершенно другим тоном сказала Долли.
— За что? — удивился Николай.
— Вы очень много для меня сделали.
— Господь с вами... Что же я такое сделал?
— Можно я иногда к вам буду приходить?.. Здесь так уютно и спокойно...
— Ну, разумеется... Я буду рад.
Долли быстро пошла к двери.
— Что же? Так сразу и ушли...
— В столь поздний час... У холостого мужчины... Что скажет княгиня Марья Алексевна? — И вышла.
Утром сияло солнце. Долли и Маша уезжали в город. Возле дома стояла коляска. Николай решил проводить дам до города и теперь разминал коня, посылая его рысью вокруг коляски.
Здесь же суетился Степан, покрикивал на людей, проверял упряжь, ворчал...
— Нет бы после обеда отправиться... Дорога бы обсохла... Все быстрей, все бегом! Ты гляди! — прикрикнул он на кучера. — На Матрёнином спуске покуратней! Там надысь Елохины опрокинулись...
— Учи ученого, — огрызнулся кучер. Степан подошел к Николаю.
— Навещал нас ночью кто-то, ваша светлость. Не зря собаки лаяли.
Николай спешился.
— Что знаешь? — тихо спросил он Степана.
— Почитай, ничего не знаю... У ворот следы конные... У нас так лошадей не подковывают.
Они подошли к воротам. Николай, присев, внимательно рассматривал след.
— Гусарская лошадь, — сказал он. — А вот след сапога... Что этому гусару здесь нужно было... среди ночи, в дождь?
— Надо-ть людей порасспросить, — сказал Степан.
— Никому ни слова, — распорядился Николай.
— Слушаюсь, барин.
Из дома, весело разговаривая, вышли Маша, Долли и Анна. Подошел и Николай, ведя за повод коня.
— Вы с нами до самого города? — спросила Долли.
— Если не возражаете...
— Тогда обещайте, что отобедаете у нас.
— Дел много, Дарья Даниловна...
— Я очень вас прошу, сударь, — торжественно сказала Долли.
— Там видно будет...
— Машенька! Берегись сквозняков, — Анна заботливо укрывала молодых женщин полостью. — В жару как раз и простужаются... И не пей молока со льда. Долли, я на вас надеюсь... Последите за ней...
— У меня не разбалуешься, Анна Яковлевна, — весело сказала Долли.
Николай по-казачьи вскочил на лошадь, Степан незаметно перекрестил отъезжающих, и коляска выехала за ворота.
Дом фон Шпильце. Петербург.
Узнав от Пров Викулыча, что Чернявого видели в Саратове, Хлебонасущенский поспешил поделиться этой новостью с Амалией Потаповной. Генеральшу новость весьма взволновала.