Разжигательница
Шрифт:
Я наклоняюсь и целую костяшки руки Мендеса. Это прикосновение вызывает отвратительные мурашки по коже, и я хочу вымыть лицо с щёткой. Он мягко кладёт ладонь на моё плечо. Я вижу, как смягчается его лицо при виде меня, и всё внутри скручивается.
— Рената, я надеюсь, тебе уже лучше, чем вчера.
Этим утром, когда Лео пришёл меня будить, я спала таким крепким сном, что ему пришлось трясти меня. Он даже подумал, что я умерла. Я съела целую чашу винограда и булку хлеба, смоченную в оливковом масле, с маком и солью.
— Лео творит чудеса, — отвечаю я, касаясь пореза на груди, уже покрывшегося корочкой. — Хотя его рука не так тверда, как ваша.
Ему
— Он прошёл долгий путь. Его наняла леди Нурия, но что-то мне подсказывает, однажды он внесёт великий вклад, пополнив наши ряды.
Хочет ли он сказать, что Лео станет судьёй?
Мне вспоминается его осторожное предупреждение прошлым вечером, когда я спросила про принца. О том, как он отправил меня спать и солгал о моей бледности. И этот парень, предполагается, станет озлобленным солдатом в распоряжении короля?
— У нас будет занятие, ваша честь? — интересуюсь у него, осознавая, что мы только что прошли внутренний двор, где, я думала, мы будем заниматься, но он ведёт меня к простой деревянной двери.
— Будет, но не такое, как ты помнишь, — и больше он ничего не говорит, а я знаю, что спрашивать не стоит. Он пропускает меня вперёд к тускло освещённому лестничному колодцу.
Кишки сворачиваются в узел, пока глаза привыкают к темноте. Когда я была маленькой, Мендес учил меня сосредотачиваться на воспоминаниях, которые он хотел, чтобы я нашла. Я не знала, что робари могут создать пустышку, до того дня как меня заставили продолжать забирать воспоминания у человека, пока не осталось ни одного. Пустышка лежал на полу неподвижно, его мёртвые глаза смотрели на меня. Потом меня неделю не трогали — Мендес назвал это заслуженным отдыхом, но на самом деле я просто начинала рыдать каждый раз, когда они пытались привести кого-то ещё. А теперь они опять хотят, чтобы я это сделала — превратила лорда Лас-Росас в пустышку. Это станет концом для меня. Я должна, просто обязана найти оружие до Фестиваля Солнца или никогда не смогу покинуть эти стены. Стану такой, как Константино. Алессандро раскусит мою ложь, а судья Мендес вырежет её из меня сотней остро заточенных ножей.
С каждым шагом вниз по круглой лестнице вдоль каменных стен часть меня становится всё более уверенной в том, что эти ступени ведут к тайному проходу в темницы или в ещё какую клетку, не такую роскошную, как сейчас… что он знает, что я лгу.
В конце концов, пятью этажами ниже, спуск заканчивается, и я тихо выдыхаю от облегчения, когда вижу алхимическую лабораторию. Круглый старичок сгорбился над пробирками и голубым пламенем, оставляющим чёрные пятна на дне стекла.
Гнев застревает в горле и душит все слова. Я уже видела это оборудование раньше, в Сан-Кристобале — бывшей столице Мемории, теперь ставшей руинами. Величайшими открытиями аптекарей-мориа были лекарства на основе трав и цветов. Тогда как леонессцы всё ещё заваривали траву и называли это пряным чаем, меморийцы развивали алхимию и хирургию, изменив сам способ лечения больных. По крайней мере, так нам рассказывал Иллан. Когда семья короля Фернандо захватывает территории, они первым делом уничтожают храмы и соборы, вторым — библиотеки. Переписывают нашу историю или полностью её стирают. Кем будем мы, если король Фернандо и судья Мендес используют своё оружие?
— Впечатляет, не правда ли? — говорит мне Мендес. Он осматривает помещение, ряды столов и алхимиков, молодых и старых, исписывающих свои пергаменты. Девушка моего возраста даже глаз
Я ничего не смыслю в алхимии, но довольное выражение лица, когда она ставит пробирку на стол, говорит само за себя.
— Что всё это значит? — решаюсь задать вопрос, затаив дыхание. Может, здесь создали оружие?
— Пуэрто-Леонес стоит на пороге своего величия, — говорит он. — Чтобы вступить в эту золотую эпоху, мы должны знать всё о соседних государствах. Что они умеют такого, чего не умеем мы, и как мы можем это повторить.
И в этот момент я понимаю, что за жидкость пытается воспроизвести эта девушка. Фиолетовый цвет в склянке слишком бледный. Краситель из Дофиники имеет яркий сиреневый цвет, получаемый из цветов, которые не растут нигде, кроме как в их долинах. Некоторые уже пытались украсть луковицы этих цветов, чтобы посадить их где-то ещё, но они растут только на почве Дофиники.
Король Фернандо пытается сократить торговлю с родиной его жены? И что остаётся нам, мориа? Империя Лузо?
— Это очень изобретательно, — говорю я, сама себе вонзая кинжал в сердце, — но как оно связано с моими занятиями?
— Уже жаждешь вновь приступить к делу, — отмечает судья Мендес, в его глубоком голосе звучит что-то похожее на восторг. Он продолжает вести меня, пока мы не добираемся до непримечательной подсобки. Моё сердце не прекращает трепетать, и волоски на задней стороне шеи встают дыбом, когда он берёт меня за талию. Я резко вдыхаю, но через мгновение вижу ключ, который он извлекает из кармана.
— Тебе не будет больно, Рената, — мягко уверяет он.
Мендес открывает тяжёлую дверь. Внутри узкая пустая комната. Камни в стенах выложены под странными углами, как будто это место было задумано как проходное. Мой желудок сжимается, и я неохотно захожу внутрь вместо того, чтобы бежать наружу. На другом конце комнаты находится ещё одна дверь, защищённая замком с кодом на десять знаков. Судья прячет от меня код, пока поворачивает колёсики на правильные значения.
Это странно, но мне больше не хочется сбежать. Близость к этой двери наполняет меня лёгкостью, которая постепенно превращается в безрассудное предвкушение. Это ощущение скользит по коже, оно такое знакомое и в то же время новое для меня.
Судья Мендес бросает на меня один взгляд, дверь с щелчком открывается, и оттуда проникает мягкий белый свет.
Быть того не может.
Но я спешу зайти за Мендесом и осматриваюсь.
Его глаза блестят, отражая пульсирующее сияние камней-альманов. Их здесь десятки, все самых разных форм. Одни отполированы в идеальные сферы, другие заострены и окольцованы металлической проволокой. Есть камни размером с гальку и есть размером с валуны. Здесь же и нижняя половина статуи, которая, вероятно, некогда стояла в храме нашей Госпожи теней, а также колонны, разбитые пополам, и пульсирующие жилы скал, всё ещё покрытые грязью.
Чистый альман. Чище, чем я когда-либо видела.
— Мне всегда нравилось выражение удивления на твоём лице, Рен. Ты знаешь, что это такое?
Я не реагирую на его слова. Если бы он правда знал меня, то понял бы, что это не удивление, а ужас. Но мне приходится улыбнуться.
— Иллан говорил нам, что альманов больше не осталось. Что их стёрли в порошок и бросили в море.
Мендес наклоняется, чтобы поднять один из камней. Он высечен в форме куба, но слишком большой для игрального. Может, это был весовой груз или украшение для алтаря.