Реальность сердца
Шрифт:
В этом поединке владетель Далорн не был жертвой подлого внезапного нападения: сам предложил взяться за оружие. Ну да, лишь для того, чтобы проучить двух одуревших юнцов, не причинив им никакого вреда, кроме обиды; в этом он мог поклясться. В намерениях. Но кто мог пообещать, что этим все и закончится? Не каждый урок проходит без последствий, иногда ученик ранит учителя или, еще хуже, учитель ученика… Парочка молчала; оба словно сошли с картинки к сказке о двух дурачках-работниках, которые вздумали воровать хозяйское вино, набирая его полные щеки. Просто два глупых сопляка или все-таки ловушка? Был только один надежный способ проверить это. Эмиль убрал оружие в ножны, развернулся и пошел мимо нападавших к двери конюшни. Он ждал и прислушивался, готовый в любой момент отпрыгнуть в сторону и развернуться. Но юноши не шелохнулись, а когда он закончил седлать коня, их во дворе уже не было. Это еще ничего не значило — могли подстерегать на выезде с постоялого двора, на выезде из деревни; но дорога оказалась чиста. Далорн тщательно прислушивался еще несколько часов. Никто его не преследовал. Дурацкая ссора, дурацкие сопляки — почему, зачем? По ночам Мерский тракт обычно бывал пуст. Эмилю больше нравилось днем отдыхать, а с первыми вечерними сумерками отправляться в путь, ехать до рассвета, наслаждаясь тишиной, покоем и прохладой. На приграничный постоялый двор он заехал совершенно случайно: обнаружил, что выезжая вечером, забыл наполнить флягу вином, решил исправить это досадное упущение, заодно собрался пообедать… Пообедал, надо сказать, вполне пристойно — но вот все последующее навело на мысли, что куда приятнее отдыхать в поле, прикрывшись плащом, благо, погода стояла сухая и теплая, чем на очередном постоялом дворе, рискуя налететь на следующих скучающих придурков благородного сословия. К пятому дню дороги Эмилю казалось, что он рассорился со всем миром. Трактирщики смотрели на него, как на опасного разбойника, попутчики старались держаться подальше, лошади испуганно ржали, когда алларец заводил в конюшню своего жеребца, собаки выли и норовили укусить… теперь вот еще и юные дуэлянты! Простая, безопасная дорога из Керторы в Собру — делов-то, езжай себе по Мерскому тракту, — превращалась в пренеприятное путешествие со многими мелкими неприятностями. Словно песок в сапоге — не мешает, как камушек, не колет, как гвоздь, но натирает и раздражает. Взгляд дочки трактирщика, вой пса, конское ржание, остывшее жаркое… С того самого дня, как он, не дождавшись рассвета, выехал из родового замка баронов Керторов. Уже светало. Эмиль съехал с дороги, повел головой, отыскивая ближайший источник воды и направил коня к нему. Спешился, позволил коню напиться из небольшого чистого озерца, потом набросил поводья на ветку росшего на самом краю озерца раскидистого дерева. Улегся с другой стороны от кряжистого ствола, запрокинул руки за голову и уставился на пышную крону. Южные породы деревьев он знал не очень хорошо, и что за престарелый гигант дал ему прибежище, угадать не мог. То ли дуб, то ли вороны его разберут, что такое. Жесткая зеленая листва с причудливо изрезанными кончиками, жилки, поочередно отходящие по сторонам от основной. Лист шуршал под пальцами, словно древний пергамент, слишком сухой и хрупкий — но был прочным; надорванный край пах остро и терпко, заставляя вспомнить о свежей стружке во дворе у бондаря. Наверное, дуб, решил Эмиль наконец. Дубу (или другому дереву) было абсолютно все равно, верно ли разлегшийся в его корнях проезжий странник определил породу дерева. Он шелестел под восточным ветром, крона неспешно колыхалась — едва-едва, как борода почтенного патриарха, а до торопливого смертного исполину не было никакого дела. Как и смертному до исполина. Одним из основных недостатков жизни в Керторе было то, что новости туда доходили очень медленно. Где-то на границе между Мерой и Сеорией самые свежие и важные известия превращались в ленивых мохнатых гусениц, которые не бежали, не шагали и даже не тащились — ползли, постоянно останавливаясь то закусить зеленым листом, то угрызть сочную травинку. До замка баронов Керторов они добирались в лучшем случае через три седмицы после события. Уже в дороге, на первом же постоялом дворе, Эмиль Далорн услышал о перевороте в столице, о свержении короля Араона, его отречении, коронации юного принца Элграса и бегстве бывшего регента. Купец, возвращавшийся в Кертору с товаром, не больно интересовался, кто именно из благородных господ занял какой пост, но главное Эмиль узнал: герцога Гоэллона в столице нет. Где его искать, чтобы предупредить? Эмилю порой казалось, что он свалял большого дурака. Неведомая, непонятная блажь, заставившая его посреди ночи допытываться у любимой супруги о ее тайнах, а потом, в тот же час, бросаться на север, в столицу, теперь казалась ему непостижимой. На грани сна и бодрствования, когда он, усталый и счастливый, дремал рядом с Керо, ему вдруг показалось невероятно важным — выспросить, узнать, понять… Выспросил. Узнал. Понял. Тогда, за несколько часов до рассвета, все казалось простым, ясным и… страшным. Слишком страшным. Эмиль не боялся ни короля, ни разбойника, ни еретика, ни монаха; никого и ничего, если это касалось людей. С такой тонкой материей, как проклятья и предсказания, он был знаком куда хуже. Неуловимое нечто, которое не зарубишь и не проткнешь, не победишь хитрой ответной игрой, а оно все равно вкрадывается в твою жизнь, даже если не знаешь об этом. Не суеверие, которое действует только на впечатлительных трусов. Проклятие. Загадочная, но сущая и действенная пакость… Не менее настоящая и могущая быть, чем зеленые жесткие листья, песок и трава под рукой, ветер в кроне, тихое дыхание коня, отдыхающего после дороги, журчание ключа, питавшего маленькое озеро с высокими сухими берегами. Оно напоминало заполненный водой след гигантского копыта — может быть, здесь когда-то промчались легендарные Всадники Бури. Всадники те если и существовали на самом деле, а не в выдумках алларских жителей, давно остались в прошлом. Сказители всегда говорили, что последнего Всадника Бури видали две, три тысячи лет назад — при Сотворении мира, не иначе… врали, конечно. На три тысячи лет в памяти людей может удержаться только то, что написано пером, да так, что и не вырубишь топором: в Книге Сотворивших. О короле Аллионе всем известно, о святых тоже. О Всадниках, драконах, морских змеях, северных ледяных демонах — только некоторым, а чаще всего бабушкам, у которых два десятка внуков и правнуков, и все просят сказку поинтереснее.
Проклятия же, увы, не бабушкины сказки и не древние Всадники Бури, которые то ли были, то ли нет, и в любом случае ныне от этого никому ни жарко, ни холодно. Проклятия существуют и действуют. Керо — дурочка; не следовало, конечно, с ней обходиться так грубо, и нужно написать письмо с ближайшего постоялого двора. Извиниться. Попросить прощения, что уж там. Супруга наверняка перепугалась втрое сильнее, чем показала — значит, до полусмерти точно. И все-таки — дурочка; еще точнее — дура. «Он сильнее любых проклятий! Он королевский предсказатель!» — такое нарочно не выдумаешь, ни всерьез, ни в шутку, ни для жогларской пьесы. Только нечаянно в голове юной девицы, запуганной этим дурацким проклятием с десяти лет, может выродиться такое вот бредовое, глупое объяснение. Эмилю доводилось порой разговаривать с пережившими кораблекрушение, ураган, смерч; люди вытворяли чудовищные дурости, а потом объясняли их еще более чудовищно звучавшими вещами. Зрелый мужчина, спасшийся в бурю с торгового корабля и арестованный по свидетельствам других выживших за то, что отобрал пустой бочонок — единственную возможность спастись, удержавшись на волнах — у своего малолетнего сына, объяснял это тем, что ребенку негоже пить вино, вот он и забрал бочонок. Забрал и вышвырнул за борт. Он не врал, так все и было. Полубезумный папаша рыдал, бился головой об пол и утверждал, что хотел как лучше. Алларец ему верил: и впрямь хотел как лучше. Вот только «лучше» было такое, что лучше бы он вообще ничего не хотел. Может, мальчишка и спасся бы. Вот и Керо — как тот незадачливый отец-благодетель. Совершила невесть что по безумной причине, и немедленно забыла. Не сбылось же сразу; значит, и не сбудется никогда.
Шаги, голоса. Алларец встрепенулся, сел. Рапира лежала рядом, он опустил руку на эфес. Загадал для забавы, удастся ли спокойно разминуться с неведомыми прохожими. Если удастся, значит, все хорошо — а неприятности ему только почудились; если вспомнить глаза Керо, если предположить, что с тех пор более приятного выражения на лице Эмиля не появилось, то несложно объяснить все досадные случайности по дороге. Если же не удастся… если у случайного владетеля, купца или козопаса немедленно обнаружатся претензии к Эмилю Далорну, то здесь уже дело не в выражении лица.
— Кто здесь? — прозвучал молодой голос, то ли девичий, то ли мальчишеский — не разберешь. Любимый вопрос алларца — ну и что на него можно ответить? Представиться по полной форме, отшутиться «Кого желаете?», промолчать?
— Это наше дерево! — заявило Далорну прелестное дитя лет семи от роду. Кудрявый мальчишка с неплохой деревянной шпагой возмущенно таращился на захватчика. Над ним возвышался… возвышалась? — высокая стройная фигурка. В мужском платье, но по виду скорее уж переодетая девица, не такая редкость ни в Керторе, ни в Мере; или все-таки юноша? Уж больно хорошенький, да и волосы ниже лопаток — светло-каштановые, роскошные… …и — шпага в простых деревянных ножнах с бронзовыми накладками; судя по донельзя знакомой Эмилю форме эфеса — «семь колец» — работы мастерской Андреа Изале, этих шпаг во всем обитаемом мире осталось наперечет, не больше двух десятков. Семейство Изале утратило секреты предка и ныне делает только вино — хорошее, но на любителя. От силы пятнадцатилетняя детка в компании младшего брата и со шпагой мастерской Изале?! Кого боги хотят доконать, тому помогают спятить…
— Чем обязан вашему визиту? — спросил Эмиль.
— Мы здесь всегда гуляем! — заявил малыш.
— Кто вы? — безо всякой любезности спросил юноша с каштановыми волосами и яркими зелеными глазами.
— Эмиль владетель Далорн из Алларэ. А вы? Вместо подобающего ответа подросток прищурился и опустил ладонь на эфес. Мелькнуло кольцо наследника, где половина герба графов Мерресов — красный кулак на черном поле — сочеталась с языками пламени, гербом вассалов. Все-таки мальчишка, и, по гербу судя, из довольно-таки вспыльчивого семейства.
— Вы знаете, что вы на нашей земле, господин Далорн?
— Неужели отсюда до тракта больше мили? — усмехнулся Эмиль. — Сдается мне, я на королевской земле… Старший из двух мерских обалдуев задумчиво замолчал. Младший уже забыл про свой пыл и с интересом подбирался к рапире Эмиля, лежавшей поблизости. Брат явно был настроен не так мирно, а уж о гостеприимстве речи точно не шло. Значит, не почудилось. Значит, не в выражении лица дело…
— Что вы здесь делаете?
— Отдыхаю, молодой человек. У вас будет еще много вопросов? Вы меня разбудили…
— Регина, ну не надо ссориться! — пробухтел мальчишка, уже оценивший все преимущества мирного взаимодействия с чужаком, у которого тоже есть шпага, да еще и конь, привязанный поблизости…
— Регина? — Эмиль улыбнулся, потом почтительно склонил голову. — Я принял вас за юношу, простите мою нелюбезность. Подобное заявление должно было осчастливить девицу, которая даже камизолу шнуровала так плотно, что грудь казалась плоской, как у мальчика. Не осчастливило.
— Убирайтесь отсюда, господин Далорн! — посоветовала девица Регина, наследница неведомого мерского рода.
— С какой стати?
— Это не ваше место.
— Довольно, юная дева. Ваша дерзость мне надоела, — Эмиль поднялся на ноги. – Даю вам минуту на извинения и уход отсюда. Через минуту я возьмусь не за рапиру, но за ремень, — прибавил он, заметив, как скандальная девица тянет из ножен свой раритет.
— Да неужели?! — воскликнула Регина. — Посмотрим…
— Позвольте, ваше величество?
— Я тебе это величие сейчас на уши надену! — возмутился брат.
Араон улыбнулся, прикрыл голову ладонями и сделал вид, что сейчас поклонится.
Элграс зашипел. Бывший король подошел к королю нынешнему, который сидел в кресле у стола. Ноги на столе, юноша свесился с поручня и лениво ковыряет пальцем пол — это ж надо так извернуться, а ему, кажется, удобно…
— Ты все-таки во дворце, а не в монастыре, — напомнил Араон. — Нравится тебе это или нет, но таков обычай.
— Не нравится, — младший дотянулся до уроненного золотого кольца от игрушки.
— И я все прекрасно понимаю, но мне кажется, что будь у нас во дворце поменьше поклонов и побольше смелости…
Араон его прекрасно понял. Будь поменьше поклонов, будь у короля Собраны чуть меньше власти — или у подданных решимости, то Элграсу сейчас не приходилось бы смотреть на карту, попросту не понимая, что же такое досталось в наследство. Север, покорившийся лишь воле герцога Гоэллона и требованиям своих законных правителей. Запад, не то искренне пленившийся ересью, не то таким образом восставший против короля. Оставшиеся без управления Старшими Родами Брулен, Мера, Къела, Агайрэ — а еще можно добавить и Скору, ибо герцог Скорийский сбежал, растворился в воздухе, и не объявлялся с вечера накануне свержения Араона. И началось все с покойного отца, которому никто не посмел возразить так, как надо. Юноша присел на стул, стоявший напротив широкого стола из резного темного дерева; перламутровая инкрустация на панели изображала что-то невнятное. То ли снежное утро в столице, то ли вечер на море. Поди догадайся… Зато вполне ясным был узор на подошвах сапог его величества: сперва прошелся по глине (это за воротами Тиаринской обители), а потом — по тысячелистнику, это уже в открытом переходе между серединой дворца и левым крылом. По необжитым покоям его величества гулял холодный влажный ветер: где-то забыли закрыть окно. Темные, винного оттенка занавеси с золотыми кистями, тот же мрачновато-торжественный цвет в драпировках и обивках. Высокие, в полтора человеческих роста зеркала в простенках не могли зрительно расширить кабинет. Уловка не удалась; вместо того казалось, что между предметами мебели притаились одинаковые фигуры: высокого юноши в бело-золотом платье, и второго, пониже, в светло-сером. Много-много королей и принцев… Единственный настоящий в невероятной позе устроился в кресле за столом. Думал. Широкие светлые брови сошлись, разделенные лишь глубокой морщинкой. Король Элграс I был чем-то глубоко недоволен. Серьезное размышление делало его старше, чем на самом деле. Бывший король явился к брату вовсе не для того, чтобы уныло обругать предыдущее поколение: толку-то! Его занимало совсем другое: то, что творилось сейчас. Почти излечившись от старых страхов, юноша решил, что с их источником — подозрительностью — расставаться не хочет. Если уж ты живешь в комнате, полной змей, то нужно выучиться ловить их, а не убеждать себя, что нет никаких змей вовсе. И змеи немедленно нашлись, прямо в день отъезда из Тиаринской обители. Не пришлось даже стараться, приглядываться и лезть под кровать. Змея оказалась гремучая, не заметить ее было бы сложно.