Ребята и зверята (илл.)
Шрифт:
Ай, Моська! знать, она сильна,
Что лает на Слона...
Первую неделю на Ишке не ездили. Мы приучали её к себе. Ласкали, кормили сахаром и хлебом. Ишка вскоре научилась различать нас и заметно выделила в свои любимицы Юлю и Наташу.
Они целыми днями возились с ней: то стригут ей хвост, то расчёсывают гриву, то чистят копыта.
Раз мы с Соней купали лошадь. Привязали её к коновязи и обливали водой из арыка. Лошади очень нравилось купанье. Правда, она косилась на ведро, когда мы размахивались, чтобы окатить её получше, но потом, когда вода струйками
Мы уже кончали купать — вдруг смотрим: Юля и Наташа тоже тянут свою Ишку. Привязали и давай купать.
Ишке это очень не понравилось. Она вырывалась и каждый раз, когда её окатывали водой, презабавно лягалась.
Мокрая, она походила на ощипанного цыплёнка: шея тонкая, голова большая, лохматая, а ноги — прямо как спички. И живот арбузом...
Когда Юля подносила к ней тазик, она начинала вертеться, и вода пролетала мимо.
— Наташа, подведи-ка её сюда и держи. Я буду поливать прямо из арыка! —скомандовала Юля. Она перешагнула одной ногой и, стоя над арыком, зачерпнула полный таз.
Наташа одной рукой (в другой у неё была булка) отвязала Ишку и подвела к берегу.
Юля с ног до головы окатила Ишку и опять зачерпнула. Ишка пришла в ярость и вдруг как кинется к ней! Юля вскрикнула, уронила тазик в воду, поскользнулась и... шлёпнулась в него.
Тазик вместе с Юлей поплыл по течению. Мы захохотали так, что лошадь шарахнулась. Наташа поперхнулась, а Ишка выхватила у неё булку и улепетнула в сарай.
Не переставая хохотать, мы бросились на помощь. Наташу начали колотить по спине, чтобы вытряхнуть застрявшую в горле булку, а Юлю, уплывшую в тазике, выловили внизу соседские ребята. Она промокла до нитки и зашибла коленку. Но, когда она выбралась из воды, первые её слова были:
— А Ишка где же? Эх вы, недотёпы!..
Ишка была на своей любимой куче золы. Она разгребла её копытом, улеглась и давай кататься — только ноги замелькали. Потом поднялась и стала отряхиваться.
— Наверно, жизнь в жарких странах не приучает ишаков купаться,— задумчиво заметила Соня.
Из ремешков и толстого войлока мы сами сшили для Ишки уздечку и седло.
Когда всё было готово, мы надели на Ишку уздечку, оседлали её и стали проезжать.
Бегала она очень хорошо. У неё была маленькая, «собачья» иноходь и очень лёгкий, быстрый галоп. Но, когда она была не в духе или ей не нравился всадник, она изобретала какую-то дробную, невозможно тряскую рысь. Эту рысь мы называли «трюх-брюх».
Очень скоро седло и уздечку мы аккуратно повесили на гвоздик в сарае и никогда больше уже не снимали, а ездили на Ишке без узды и без седла. Правили при помо щипалочки, а то и просто рукой. Похлопаешь её по правой щеке или по правой стороне шеи — она заворачивает налево; по левой — направо. Если надо было остановиться, тянули за шерсть между ушами, и она останавливалась. Если же её тянули за шерсть по бокам у крупа, это значило— «вперёд, и поскорее». В таких случаях Ишка с места брала галопом.
Юля и Наташа прекрасно
Как-то меня послали разыскивать пропавших индюшат.
— Ты неправильно садишься,— сказала Юля.— Надо садиться подальше от шеи. Вот сюда.— И она хлопнула Ишку по крупу.
Я уселась, как она показала, на самый хвост и поехала. Палочка у меня была короткая и не доставала,— Ишка и отправилась куда глаза глядят, да ещё, как нарочно, полным галопом.
Во время езды я передвинулась поближе к шее. Тут Ишка вдруг на полном ходу — стоп! — и подогнула голову. Я так с размаху и кувырнулась вперёд.
Ишка мигом повернула домой и поскакала посередине улицы. Голову она гордо закинула кверху и, как руль, поворачивала её то направо, то налево. И при этом победоносно трубила: «И-аа, и-аа, и-а-а-а!», точно в самом деле сделала очень похвальное дело.
А Соня и совсем не любила ездить на Ишке.
— Где у этого животного седловина? — говорила она с сомнением, разглядывая совершенно прямую Ишкину спину.— У лошади, по крайней мере, знаешь, что надо сидеть в седловине. А тут — сиди где-то на хвосте.
А Юля и Наташа не задавались такими научными вопросами. Целыми днями они скакали на Ишке то одна, то другая, а то усаживались обе сразу и в «третий класс» сажали ещё кого-нибудь из соседских ребят.
Ишка так привыкла к их обществу, что ходила за ними, как собака. Это было очень удобно — иметь всегда под рукой готовое средство передвижения.
Как-то мы подметали двор. Я отошла к Соне, а моя метла осталась около ворот, шагах в тридцати.
Наташа стояла рядом со мной. Она очень серьёзно села на Ишку, поехала и привезла мне метлу.
Мама очень над этим смеялась:
— Этак вы, детки, совсем разучитесь ходить на собственных ногах.
С Ишкой многое у нас изменилось.
Раньше, например, если нужно было кого-нибудь из нас послать в лавочку или на базар, никого поблизости не оказывалось. Приходилось долго кричать, звать, а потом мама начинала просить:
— Юленька, ведь ты меня любишь...
— Ну, это ещё неизвестно,— недовольно прерывала мать любящая дочка.— Только не на базар, пожалуйста. А в лавку сбегаю, если дашь на конфету.
Теперь же было совсем не то.
— Мама, тебе не нужно ли съездить на базар?.. Мама, давай я съезжу в лавку,— предлагали девочки по нескольку раз в день.
Если Юле давалось поручение съездить на базар за сахаром и нитками, Наташа провожала её до ворот и говорила:
— Ну, смотри же...
Потом через весь город скакала маленькая серая фигурка Ишки и мелькала красная Юлина шапочка.
Вернувшись, она отдавала покупки, и оказывалось, что нитки она забыла купить. В таких случаях Наташа была под рукою и уже почему-то в шляпе.