Ребята и зверята (илл.)
Шрифт:
За день они добрались к белкам и заночевали у пастухов. А на рассвете поехали дальше.
Чубарый больше двух недель стоял в Алма-Ате без дела. Он разъелся, застоялся, и теперь ему было тяжело. В первый же день он сильно устал и подбился.
Узенькая козья тропинка пробегала по замшелым скалам и осыпям щебня. Она то заводила к крутизне и обрывам, так что приходилось возвращаться обратно и разыскивать другой путь, то терялась в середине расскаты 6 , и тогда Чубарка начинал беспомощно кидаться во все стороны, осыпая из-под копыт груды камней.
Нет, эта дорога была не по его величине и весу.
Отец видел, как дрожали у него ноги, как ввалились бока и как грустно опускал он во время остановок свою холеную голову.
Совсем иначе вела себя маленькая, как коза, тощая лошадёнка лесника. Это была местная киргизская лошадь. Она легко карабкалась на кручи. Садилась на круп и так, почти сидя, съезжала по отвесным спускам. А когда всадники останавливались, чтобы закурить, она, спокойно помахивая хвостом, норовила зацепить какую-нибудь колючку и подзакусить на досуге.
Солнце показывало полдень, когда путники остановились у высокой выветрившейся скалы. Это был вход в Койнарский ледник.
Белая-белая, до боли в глазах, мягкой и пушистой казалась долина ледника. Только чёрные зубы скал, кое-где оскалившиеся из-под снега, говорили о том, что надо быть очень осторожным, чтобы не остаться тут навсегда.
Дул порывистый, звонкий ветер. Дымком пробегал заверченный ветром снег. И что было особенно неприятно — небо начинало плотно затягиваться тучами.
Путники торопили коней. Чубарый уже несколько раз споткнулся, упал и разбил до крови оба колена. Киргизская лошадка тоже приуныла. А хозяин её, как только заметил тучи, принялся жалобно выть и причитать.
Уу-у-у! Уу-у-у!—тонко-тонко кричит ветер, пробегая по узкому, как труба, ущелью. Потом рванёт его как-то в сторону, и он басом скажет: гу!
Чубарый окончательно выбился из сил и едва передвигал ноги. Наконец он вовсе стал. Отец слез и пошёл пешком. Он попробовал вести Чубарого в поводу, но конь упирался. Приходилось тащить его силой.
Идти по крутой, неровной тропинке в длинной шубе да ещё тащить за собой лошадь — тяжёлая задача. Невольно разбирала досада: ведь едет же киргиз на своей клячонке! А тут здоровый жеребчина... такой откормленный, сытый...
Отец с раздражением дёрнул повод. Чубарый задрал голову и попятился. Это взорвало отца:
— А, так! Не желаешь идти в поводу — ладно...
Он снова сел в седло и несколько раз хлестнул лошадь нагайкой. До сих пор он не бил его. Чубарый, дрожа и поджимаясь, заторопился по уступам...
Снизу из ущелья большим мохнатым медведем вывалилась туча. Догнала, перегнала путников и закрыла от них долину ледника. Стало ещё темнее.
Голубая молния полоснула небо. Загремел гром. Тот, кто никогда не слыхал громового удара в горах, не в состоянии даже представить себе, как это звучит. Грянет он с чёрного неба, словно из бездны, а с земли великанскими голосами закричат в ответ гранитные скалы-исполины. И эхо повторит, усилит ещё жуткий хор; оглушит, притиснет к земле...
Ничтожной козявкой чувствует себя человек среди разгулявшихся сил природы. И даже самого храброго охватывает страх и сознание своей полной беспомощности.
Тропинку замело. Пробирались наугад. Буря усилилась, поднялся снежный буран. Темнота от туч переходила в глубокий мрак ночи.
Путники погоняли лошадей, чтобы поскорее выбраться из ледника. Киргиз уверял, что до конца снега осталось не больше километра.
Вдруг Чубарый остановился. Отец тронул поводья раз, другой — он ни с места; ударил его нагайкой — конь дёрнулся было вперёд, но опять заартачился, замотал головой и сделал движение в сторону.
Он ясно показывал всем своим поведением, что здесь очень опасно и нет никакой дороги. Но отец вынудил его повиноваться. Чубарый вздыбился, сделал громадный прыжок...
Что произошло в следующий момент, отец не мог сообразить. Он вылетел из седла и грохнулся об лёд.
То место, куда Чубарка отказывался идти, было фирновым мостом 7 . Между скалами намело снегу. Он перекинулся с края на край и сверху заледенел коркой. Всё как будто крепко и прочно. Но где-то внизу, на большой глубине,— пустота, сводчатая пещера.
Когда Чубарый прыгнул и всею тяжестью опустился на передние ноги, лёд не выдержал, проломился. Конь провалился по самое брюхо. Он сделал усилие и прыгнул ещё. Передние ноги высвободились, но задние увязли ещё глубже.
Он отчаянно забился, стал кидаться в разные стороны, расшевелил всю массу снега. И вот неожиданно вся лавина тронулась с места. Всею массой напёрла она на несчастного коня. Чубарый тоскливо, словно прощаясь с хозяином, заржал. Кровь хлынула у него из горла...
И так, стоя на задних ногах, полураздавленный, с гривой, дыбом поднявшейся над его измученной мордой, он стал медленно опускаться в пропасть.
Киргиз видел, как большая снежная оплывина исчезла в глубине трещины. При вспышках молнии он не мог разглядеть всего хорошенько и решил, что оба погибли — и лошадь и всадник.
Он слез с седла, сел на снег и заплакал.
Неизвестно, долго ли прогоревал бы он тут над пропастью, если бы не заметил, что лошадь его отошла на несколько метров. Он пополз за ней на четвереньках. Лошадь опустила голову и, нюхая дорогу, осторожно шла вперёд. Киргиз где ползком, где дрожащими от страха ногами пробирался за ней.
Вот и конец снегу. Лошадь остановилась и оглянулась. Киргиз поймал поводья, влез в седло. Через два часа он сидел у жаркого очага в кибитке верхнего аула и рассказывал о том, как шайтан 8 унёс в пропасть лесничего.