Речники
Шрифт:
Дануха ещё маленько позубоскалила на выплеск её птичьих чувств, собрала пожитки, что нашла в мешок заплечный, что смастерила из уцелевшей шкуры найденной. Взяла клюку, вечно с собой таскаемую, хотя теперь она была как бы и не к чему ей с её ногами помолодевшими, но от привычки иметь её под рукой просто не смогла избавиться.
За долгие годы эта деревяшка старая стала чем-то вроде части тела собственного. К тому же Дануха не бросила ещё и потому, что чуяла себя с ней словно при оружии. И отмахаться можно, и врезать как следует. Так что посчитала палку вещью полезною.
И вот лишь опосля того, как собралась полностью, подошла к берёзе той, где сидела сорока «надутая» да впервые за эти дни с ней заговорила,
– Слышь Воровайка. Ухожу я отсель. Нет у нас с тобой более ни баймака, ни кута прежнего. Да и жизни старой тоже нет более. Хочешь айда со мной. Только птица ты моя, я теперь другая сделалась. Вижу тебе не по нраву пришлись во мне изменения. А коли нет, ты сорока взрослая. Края эти знаешь как облупленные, чай ни пропадёшь, не потеряешься. Так что сама решай, как станешь жить далее. Чай не маленькая. Не пойдёшь, я в обиде не останусь. Пойму, как-никак. На кой пень тебе привыкать к новой-то хозяйке взбалмошной. Хотя к другой жизни привыкать всё одно придётся. Хоть со мной, хоть без меня, оно ведь без разницы, – Дануха замолчала, как бы ожидая, что ответит сорока обиженная, но та сидела всё так же на ветке, ничего не собиралась отвечать видимо, – ну, как знаешь. Спасибо тебе за всё Вороваюшка и прощай на добром слове. Не знаю, свидимся ли.
С этими словами перехватила лямку на плече поудобнее да пошла вдоль реки в сторону леса чёрного. Пошла даже ни разу не оглянувшись на бывший баймак.
Сорока как сидела, так и осталась сидеть на дереве…
11. Все мы пикаперы, когда зубы сводит от желания и все мы мастера пикапа, когда и тебе и ей хочется…
Грубый голос мужика конями правящего, вырвал Зорьку из воспоминаний сладостных вот на самом интересном месте по «закону подлости». По его словам, поняла пленница, что они куда-то не то прибыли, не то приехали.
Она огляделась, головой вертя с рыжими лохмами, но в её сидячем положении ничего особо видно не было. Всё та же степь что и ранее лишь повозки за ними следовавшие, стали круто забирать правее, таща свои волокуши куда-то в сторону. Они были далеко от них, и ярица не смогла разглядеть как следует, что же они там тащили такого ценного. Только виднелись кучи большие непонятно чего наваленного.
Их повозка остановилась, и атаман громким окриком кого-то там из своих оставив чем-то командовать, чем Зорька не поняла естественно, велел ехать в логово. «Ну, вот и всё», – обречённо девка констатировала, – «сейчас начнётся что-то плохое, кажется».
Через время недолгое въехали в лесные заросли, и она увидела пацанов, вооружённых луками. Они главаря своего приветствовали криками восторженными. Хотя сами пацаны были обычные, только явно постарше, чем их ватажные. Все как один, мужики молоденькие. Атаман небрежно поднимал руку в знак приветствия да не останавливаясь продолжал движение всё глубже заезжая в заросли тенистые по узкой дороге накатанной.
В глубине чащобы их ещё одна группа встретила, так же проявившая восторг при их приближении и наконец, опосля третьей засады над головой вновь засветило солнышко. Кроны деревьев кончались, и повозка выкатила на место открытое. Но то была уже не степь, что была давеча. За бортом появились землянки, кибитки с шалашами разными и поняла Зорька, что они прибыли в какое-то поселение.
Повозка встала, проехав небольшое расстояние. И похититель её, спрыгнув наземь да заложив на груди руки перемазанные, стал пристально Зорьку рассматривать. Было жутко неудобно от этого взгляда мерзкого, будто на менах на неё приценивается. Да с такой рожей кислой словно изъяны отыскивает, чтобы цену сбить на неё как на товар не первой свежести.
Она сжалась вся, губу надула обиженно, обхватив колени руками да почуяла, как щёки загорелись румянцем предательским. А в его руках сверкнул нож из металла блестящего. Срезал он узел, что был на повозке завязанный да намотав верёвку на руку грозно рявкнул на неё, запугивая:
– Слазь! Приехали!
От этого рыка звериного по всему телу девки щупленькой пробежало стадо мурашек испуганных, и она оцепенела от ужаса. Почему-то именно теперь ей вспомнились все рассказы о «чёрной нежити», что питается исключительно бабами да такими как она девками худосочными, и Зорька была уверена, что её прямо тут начнут грызть, даже не варя и не жаря предварительно.
Пока мысли в голове скакали зайцами, что-то очень сильно за ногу дёрнуло, и ярица оказалась на земле в одно мгновение, со свистом проскользнув по шкуре беровой да больно боком стукнулась о дорогу пыльную. Сердце из груди выскочило, заметалось где-то в голове, в висках бухая. Она вскочила на четвереньки неосознанно, резанула боль в коленях изодранных. Девка тут же поднялась на корточки, да приняв позу сидячую в ожидании неминуемого, уткнула голову в колени, руками обхваченные, стараясь в размерах уменьшиться иль вообще стать для «зверя» не видимой. И тут ярица описалась. Толь от страха тело сковавшее, толь от натуги сжатости позы скрюченной.
– Запомни, – услышала она голос «пленителя» возле самой макушки, где зашевелились волосы, – я никогда не повторяю дважды своего повеления, не делая при этом никому исключения.
«Зверь» замолчал, но его дыхание тяжёлое, Зорька чуяла своим темечком даже сквозь толстый слой грязи, коим были покрыты волосы. Какое-то время недолгое он молчал да дышал ей в голову. А она никак не могла понять, что эта сволочь ждёт от неё да чего ему надо, проклятому.
Страх ознобом колотил тело девичье да больше всего почему-то голову, что тряслась болванчиком во все стороны. В ней и так сердце долбилось, как ненормальное да к тому ещё добавилась «трясучка страховая», отчего Зорька получила сотрясение, наверное. По крайней мере было у рыжей, такое предположение, ибо голова вдруг резко разболелась аж «до не могу» до самого. Несмотря на ужас, что сковал её бедную где-то на границе между паникой обезумевшей, толкающей бежать куда глаза глядят да обморочным состоянием.
Зорька зачем-то медленно подняла голову, глаза приоткрыла щёлками, да искоса посмотрела на мужика над ней нависшего. Меж грязных паклей волос собственных, лицо закрывающих, прямо пред собой она увидела лезвие ножа блестящее. Зенки резко распахнулись, да так в распахнутом состоянии и замерли, застыв как у дохлой рыбы на берег выброшенной. Всё поплыло, закружилось в глазах перепуганных. Она в очередной раз теряла сознание, но его голос низкий с нотками грубости удержал девку от падения во мрак восприятия.
– Если я сказал тебе что-то сделать, то ты это сразу делаешь, не раздумывая. Поняла ты меня?
К ней опять вернулся колотун-озноб, что затряс ярице голову в знак её понимания и вода не только снизу, но и сверху хлынула из глаз в три ручья, как показалось Зорьке, аж под напором брызнула.
– Встань, – проговорил он властным голосом.
Зорька собрала свои силы последние и кинулась исполнять повеление, но получилось это нерасторопно как-то, неуклюже медленно. Тело предательски не слушалось, оно будто не её было вовсе, а чужого хозяина. Но поднявшись кое-как на ноги, ей разом полегчало от чего-то, да за дышалось свободней в первую очередь. Озноб утих, только ноги подрагивали. Нахлынула усталость дикая, а с ней и силы последние покидали тело вялое. Хотелось просто упасть и не вставать более, вот только вместо этого Зорька прижала руки к груди да уронила в ладошки голову, не в силах больше держать её тяжеленую. В тот момент она уже ничего не видела, ничего не слышала и шатаясь из стороны в сторону, лишь следила зачем-то за своим дыханием, стараясь во что бы то ни стало восстановить его и выровнять.