Речники
Шрифт:
– Руки вытяни, – потребовал мучитель вымазанный.
Кутырка исполнила повеление безропотно, сдавшись на милость победителя. Ей было уже наплевать на всё что вокруг делалось. Зорька даже обрадовалась в глубине души, что кто-то ещё её телом командует, ибо сама это делать уже не могла ни какими усилиями. Рывок и руки стали свободными. Он срезал ей путы туго вязанные. И тут в онемевшие кисти хлынула кровь горячая, а в кожу впились тучи острых иголок от ёжика. Зорька замерла всем телом, особливо руками болезными, чтоб не усугублять колючки противные. Замерла при этом
Атаман кого-то позвал по имени, велел баню готовить ему, да ещё давал какие-то указания. Зорька тогда ещё успела подумать вскользь в глубине сознания: «Баня! Вот баньку бы теперь, а опосля и сдохнуть не жаль от всего этого». Тупо продолжая смотреть на пальцы сами себя кусающие, она боялась пошевелиться вся. Даже глазами не моргала, а то вдруг чего. Из этого оцепенения её вновь вывел голос грубый с вызовом:
– Ну. Ты видела?
«Что видела? Где видела? Ну вот, опять просмотрела всё. Теперь снова больно сделает». Все эти мысли сами по себе рождённые словно вихрь пронеслись в голове ярицы, и она в очередной раз вся сжалась, ожидая недоброго. Но вопрос оказался риторическим, и ей отвечать не потребовалось. Он сам ответил, не нуждаясь в собеседниках:
– Я сказал и все метнулись выполнять мои повеления. Это всех касается, потому что Я здесь самый главный. Главнее некуда.
Она вновь закивала головой болванчиком, опуская наконец-то руки в чувства пришедшие да облегчённо вздыхая с радостью, что на этот раз всё обошлось без грубости.
– Ну если поняла, то иди за мной, – проговорил мужик спокойным голосом и зашагал к большой кибитке, пёстрой как поляна цветочная, отчего-то сразу в глаза бросившейся.
Зорька хотела пойти за ним в след не раздумывая, но кажется забыла, как это делается. Она только мелко затопталась на месте, даже успев испугаться, что не догонит «пленителя». Но потом как-то само собой получилось, и она засеменила в след, не дав натянуться верёвке к ноге привязанной.
Атаман нырнул в эту кибитку пёструю, придерживая рукой шкуру входную, но её с собой не потащил и верёвку не натягивал. Зорька остановилась в нерешительности и огляделась по сторонам, находясь в полной прострации. Но ничего особо не успела рассмотреть, окромя того, что это поляна огромная, окружена со всех сторон лесом тёмным, так как мужик из кибитки вынырнул и протянул ей ковш питейный с кровью человеческой, как поначалу Зорька подумала. Сердце снова забилось как у зайца концы отдающего.
– Пей, – потребовал он грозно зыркая.
Дева подчинилась безропотно, а куда деваться было в её-то положении. Протянула руки к ковшу, а сама заметалась мыслями. Как же она будет пить эту хрень несусветную? Хотя пить хотелось невтерпёж, будто с прошлого лета не поена. Думая о том, как будет ей противно глотать чью-то кровь выпущенную, как её стошнит всеми внутренностями, тем не менее страх пред ним был больше да увесистей, оттого Зорька исполнила волю «тут самого главного» да пригубила алое содержимое.
Но лишь испив чуть-чуть лицо скрививши, рыжая тут же волей-неволей принюхалась. «Кровь» оказалась вкусной до безумия. Почмокала языком да поняла с запозданием, что это не кровь вовсе, а напиток ягодный, причём такой вкуснятины кажись, отродясь не пробовала! Зорька, аккуратно, в себе торопыгу приструнивая, чтоб не торопилась да ни пролила влагу живительную одним махом осушила ковш увесистый, но ей оказалось мало этого.
Он как будто прочитав мысли пленницы на её лице бесхитростном начертанные, и обрезал коротко:
– Ну и хватит с тебя, а то лопнешь тут, да всё обрызгаешь.
И отобрал рывком вожделенный ковш из её цепких пальчиков, на что у девки в раз лицо сквасилось. Ариец повеселел от увиденного. Видать, вид её сморщенный, изрядно порадовал душегуба кровавого. Он повёл её дальше к огороду конопляному, что стеной возвышался невдалеке от кибитки всего в девяти шагах. Что не дикие то были заросли, а насаждения искусственные, Зорька сразу поняла, лишь взглянув в их сторону. Указав на ряды аккуратные, он небрежно проговорил безразличным голосом:
– Гадить сюда. И никуда более.
Ощутив сырость между ног позорную, Зорьке стало нестерпимо стыдно за себя нерадивую, и она, потупившись, промолчала вслух, а про себя выдала: «Не хочу уже». Но он как будто снова слышал речь не высказанную:
– Ну, как знаешь. Было бы предложено.
Атаман бесстыже распустил штаны прямо пред девицей, мужиками непуганой, да доставав свой уд руками грязными показательно полил зелёные насаждения. Только для Зорьки-оторвы это не было чем-то не виданным. Нашёл чем удивить кутырку навыдане. Она много раз подобное видела. Притом не только у пацанов ватажных, но и у мужиков видала, но, чтобы вот так напоказ…
Хотя, чего кочевряжиться. На показ тоже видела. Как-то раз, Неупадюха своим отростком размахивая, за ними бегал да целил струёй в девок скачущих, а они как дуры визжали радостно да увёртывались. И любопытно было «до-ни-могу», как у пацанов это устроено, но и вонять опосля него было не радостно.
Неупадюха, гадёныш эдакий, прекрасно знал, что размером своего достоинства ему не придётся стыдиться в будущем, а потому всякий раз им хвастался, как выпадала возможность для этого. Атаман же сейчас не напоказ делал своё деяние, показывать то там было нечего, насколько Зорька успела высмотреть. Он делал это абсолютно естественно, будто для него это само собой разумеющиеся и другого не подразумевается в принципе.
Отлив да смешно потрясся «недоразумением», он не стал завязывать штаны, а лишь их поддерживая, чтобы вовсе не упали, зашагал в обратную сторону. Его походка со штанами спущенными, даже повеселила пленницу, забывшую о своей привязи. Но пошёл он не туда, откуда пришли, а на другую сторону, где Зорька увидела большой шатёр, пёстро отделанный шкурами разными. А из верхушки шатра дымок белёсый струился столбиком.
– Тряпьё сбрасывай, – велел мужик, подходя к какой-то насыпи с её роста высотой на вид глиняной.