Речной дурман
Шрифт:
— Только попробуй сбежать, любимая.
Джэард усадил ее к себе на колени в кресле-качалке и приник страстно к ее рту. Теперь они оба задыхались от желания обладать друг другом. Жасмина не стыдилась своей наготы, сидя у него на коленях. Он все еще оставался в ночной сорочке; она ощущала своим телом упругое давление его напрягшейся плоти, необыкновенно возбуждающей ее. Пламя так приятно согревало их обоих, гудя и вскидываясь совсем рядом; запах кедра вился и уносил куда-то далеко-далеко ее чувства, в то время как она как бы плыла в раю его объятий и длящегося поцелуя.
— Тебя нужно уложить, — прошептал он, рука его нежно гладила ее бедро. — У тебя гусиная кожа.
— Это не от холода теперь, а от…
— Я знаю, — сказал он улыбаясь.
Она дрожала всем телом, когда он переносил ее на свою кровать. Она чувствовала слабость, боль, пресыщенность и в то же время неутоленную страсть, жаждущую завершения их любовного чувства.
Она обожала каждый изгиб, каждую черточку его лица, каждую жилку его сильного тела, любовалась позолотой кудрявых волос, прекрасными голубыми глазами.
— Я так тебя люблю.
— Ты — мое сердце, — шептал он.
Они любили друг друга со сладким отчаянием. Каждый сознавал, что эта ночь могла быть их последней ночью.
— Ну как, теперь теплее? — спросил он некоторое время спустя, когда они просто лежали вместе под одеялом.
Она кивнула со слезами на глазах.
— Джэард!
Он, казалось, знал, о чем она спросит.
— Дождь прекратился, — заметил он. — Тебе время одеваться, и я провожу тебя до дома, любовь моя.
— А как же завтра?
Он сжал ее лицо в своих теплых руках и глубоко и напряженно посмотрел ей в глаза.
— Я скажу тебе только одно, любовь моя. Завтра в это время все будет позади. Никогда больше не придется тебе думать о Клоде Бодро. — Затем он добавил, улыбнувшись: — Ты помнишь, у нас с тобой на завтра взяты билеты в театр? Я заеду за тобой в семь тридцать.
— Ничего не изменилось, да… Джэард? — спросила она с грустью.
Он встал, взял свой халат, который лежал в ногах кровати, и распахнул перед ней. В глазах его была еще большая грусть, когда он ответил:
— Дорогая моя в вопросах чести не изменяют.
26
На рассвете следующего дня стоял туман, день был хмурый, шел дождь. Жасмина, стараясь унять свою тревогу, помогала Мэгги готовить уроки. Однако ее мысли упрямо возвращались к той опасности, которая нависла над Джэардом. Она оживляла воспоминания о своей сладко-томительной близости прошлой ночью — это был триумф любви, но тот факт, что ничего не изменилось даже после этого, повергал ее в отчаяние. И вновь Жасмина была обескуражена тем, что вопрос чести для Джэарда был превыше всего, даже выше его любви к ней.
Позже вернулся Эфраим, они немного поговорили наедине, пока Мэгги пила чай с мисс Чэрити. На вопрос Жасмины, удалось ли ему что-нибудь разузнать, Эфраим ответил:
— Я сожалею, мисс, но вестей нет никаких, просто и сказать нечего.
Жасмина поблагодарила его, но взяла с него слово не оставлять попыток и сообщить ей, если что… Остаток утра прошел нервозно, она не могла себе найти места. Единственной надеждой оставалась Мари Бернард.
К середине дня туман начал рассеиваться, дождь почти прекратился. Долгожданное солнце, появившееся на небе, ничуть не обрадовало Жасмину, а только усугубило ее тревогу. Она понимала, что если погода наладится, то дуэль будет непременно назначена на сегодня, возможно на закате. Время тянулось очень медленно и, не выдержав неизвестности, Жасмина, схватив капор, ридикюль и шаль, отправилась в «Хэмптон Холл» узнать, нет ли чего-нибудь нового у Мари Бернард.
Жасмина уже открыла входную дверь, чтобы уходить, когда заметила в проеме галереи на фоне яркого солнца темную фигуру высокого мужчины.
— Чем могу помочь, сэр?
Мужчина выглядел усталым и неопрятным, по всему было видно, что он проделал долгий путь. На нем были изношенные ботинки, все в пыли, темные брюки, кожаный жилет. Его белая рубашка была несвежей, сверху был надет темный пиджак из твидовой, в рубчик ткани. Из-под козырька широкополой шляпы западного покроя на Жасмину был устремлен проницательный взгляд серых глаз. Лицо мужчины было продолговатым с выступающими скулами и резко очерченным ртом, усы небрежно подстрижены. Позади него на привязи у столба стояла гнедая кобыла. Лошадь была усталой, она била копытом и мотала хвостом. На фоне солнца кожа ее отливала рыжим влажным блеском.
Мужчина приподнял шляпу и провел рукой по темным волосам. Порыв свежего ветра донес до Жасмины смешанный запах мужского пота, кожи и табака.
— Передо мной мисс Дюброк? — спросил он.
— Да, — ответила она с осторожностью. — А вы кто?
Мужчина опустил руку в нагрудный карман и вынул бляху из серебра в форме звезды, которую и предложил рассмотреть Жасмине.
— Я Дойль Мёрчинсон, мэм. Шериф. Соединенные Штаты, Южные территории.
Жасмина посмотрела на звезду.
— Я слушаю вас, шериф, — сказала она.
Мёрчинсон вернул звезду в нагрудный карман.
— Можем мы немного поговорить наедине?
Жасмина колебалась. Человек был ей абсолютно незнаком, хотя вид его внушал доверие, а его нагрудный знак оказался подлинным. Жасмина инстинктивно почувствовала к нему доверие. Кроме того, у нее не хватило бы духу проявить черствость к кому бы то ни было, если бы он выглядел таким усталым!
— Разумеется, шериф, — ответила она. — Проходите в дом, там мы сможем побеседовать. Я дам распоряжение насчет вашей лошади.
Жасмина провела его внутрь, повесила на вешалку свой капор, ридикюль и шаль, затем взяла от него шляпу и пиджак. Как только Мёрчинсон и Жасмина расположились за кофе, он сразу же приступил к делу.
Сцепив свои длинные загорелые пальцы, он задумался и начал:
— Скажите мне, мисс Дюброк, вы знакомы с господином, который называет себя Клодом Бодро?
Жасмина почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица.
— Откуда вам известно о Клоде?
На лице Мёрчинсона появилось выражение сосредоточенности, и, откинувшись назад, он положил ногу на ногу.