Реформы Ивана Грозного. (Очерки социально-экономической и политической истории России XVI в.)
Шрифт:
В июле 1535 г. Троицкий монастырь в Переяславле выполнял свою «подель» — «четыре городни в одном месте» [971] . К июлю 1536 г. эта «подель» возросла до шести городен в одном месте [972] . Привлечение к городовому делу беломестцев отвечало интересам посадского населения русских городов. Поддержку правительства Елены Глинской торгово-ремесленному населению можно проследить и на актовом материале.
<971
Троице-Сергиев м., кн. 527, л. 218.
972
ААЭ, т. I, № 182; ср. М. А. Дьяконов, Акты, вып. II, № 9; С. А. Шумаков, Обзор, вып. IV, № 1389, стр. 504.
Так, в декабре 1535 г. была выдана жалованная грамота владимирским бортникам, которая в отличие от жалованных грамот духовным феодалам содержала большие иммунитетные льготы [973] . В жалованных грамотах на городские дворы Дмитрова, выдававшихся духовным феодалам, отсутствовало освобождение беломестцев от уплаты прямых податей (яма, посошной службы и городового дела) [974] . Не были подтверждены таможенные привилегии Симонова и Кириллова монастырей [975] .
973
Государственный архив Владимирской
974
АГР, т. I, № 43, стр. 44–45; АФЗиХ, ч. 2, № 132
975
Подробнее см. С. М. Каштанов, Иммунитетные грамоты 1534 — начала 1538 года… стр. 396, 397, 406, 408, 409.
Внешняя политика России в 1534–1537 гг. была твердой и последовательной. Осенью 1534 г. литовские войска перешли границу и совершили первое нападение на Стародуб и Смоленск, имевшее характер прощупывания русских сил. Русские войска нанесли им чувствительные удары [976] . Успешным был и поход воеводы М. В. Горбатого (ноябрь 1534 — февраль 1535 г.), направленный на столицу Великого княжества Литовского. Русские войска подошли к Вильно на расстояние 40–50 верст и «со многим пленом» вернулись обратно. Одновременно отряды смоленского воеводы Ф. В. Телепнева совершили рейд на Речицу, Мозырь и на другие города вплоть до Новогрудка [977] . Ответом на активные действия русских войск на северном и центральном направлениях являлся большой поход литовского воеводы Юрия Радзивилла и перебежчиков С. Бельского и И. Ляцкого на юго-западе. Вследствие восстания черных людей пал Гомель, а после восьминедельной осады и Стародуб (в августе 1535 г.). Потеря Стародуба была весьма тяжелой: в плен попало до 15 000 человек вместе с воеводой Ф. В. Телепневым-Оболенским [978] . Это было последним успехом литовских феодалов в войне с Россией. Еще во время литовского похода русские воеводы нанесли контрудар на западном фронте, подошли к Мстиславлю, Дубровне и Орше. Одновременно на озере Себеже был основан передовой форпост, получивший первоначально название города Китая [979] . Февральский поход 1536 г. 20-тысячного литовского войска на Себеж окончился безрезультатно [980] , и зимою 1536/37 г. Великое княжество Литовское было вынуждено начать переговоры, а потом и заключить пятилетнее перемирие с Россией [981] . За Русским государством остались Чернигов, Стародуб, Почап, Пронск, Себеж и другие города. Гомель и Любеч временно пришлось уступить [982] .
976
ПСРЛ, т. VIII, стр. 287; т. XIII, ч. 1, стр. 80, 85; М. Н. Тихомиров, Записки о регентстве Елены Глинской, стр. 283.
977
ПСРЛ, т. XXVI, стр. 316; т. VIII, стр. 288; т. XIII, ч. 1, стр. 81–82, 87–88; М. Н. Тихомиров, Записки о регентстве Елены Глинской, стр. 284.
978
ПСРЛ, т. XXVI, стр. 317; т. VIII, стр. 290–291; т. XIII, ч. 1, стр. 95–98; т. VI, стр. 297–298; А. А. Шахматов, указ. соч., стр. 151–152; М. Н. Тихомиров, Малоизвестные летописные памятники XVI в., стр. 90; его же, Записки о регентстве Елены Глинской, стр. 284; А. А. Зимин, Краткие летописцы XV–XVI вв., стр. 13–14. По другим данным, в Стародубе было всего 13 000 человек (ПСРЛ, т. XIII, ч. 1, стр. 99).
979
М. Н. Тихомиров, Записки о регентстве Елены Глинской, стр. 284.
980
ПСРЛ, т. XXVI, стр. 317; ПСРЛ, т. XIII, ч. 1, стр. 108–109; А. А. Шахматов, указ. соч., стр. 153.
981
ПСРЛ, т. XXVI, стр. 317; т. XIII, ч. 1, стр. 115–116; М. Н. Тихомиров, Записки о регентстве Елены Глинской, стр. 284. В 1542 г. перемирие было продолжено еще на семь лет (там же, стр. 285).
982
Сб. РИО, т. LIX, № 7, стр. 126–129.
Укрепление положения правительства Елены Глинской внутри страны и завершение войны с Литвой позволили ему перейти в наступление на последний крупный оплот удельнокняжеской реакции и ликвидировать Старицкое удельное княжество.
Дядя малолетнего Ивана IV, князь Андрей Иванович, был потенциальным противником московского правительства. Одной из причин недовольства князя Старицкого был отказ правительства Глинской от выполнения некоторых пунктов завещания Василия III, в частности от передачи Волоцкого уезда [983] . При дворе Андрея Старицкого находились виднейшие представители волоцкого боярства, в том числе князь А. Ф. Хованский, на дочери которого в 1532 г. женился князь Андрей, старицким дворецким был князь Ю. А. Оболенский, родственник волоцкого боярина князя П. Н. Оболенского, и др. Еще в январе 1534 г. князь Андрей «припрашивал к своей вотчине городов чрез (т. е. сверх. — Л. 3.) отца своего благословение и чрез духовную грамоту» [984] . Однако Волоцкий удел не был передан старицкому князю, ибо это не соответствовало всей политической линии правительства Елены Глинской, направленной на ограничение удельнокняжеского сепаратизма. Тогда же, т. е. с 1534 г., отправившись в Старицу, князь Андрей Иванович стал «на великую княгиню гнев держати» [985] . После смерти в заключении князя Юрия Ивановича (август 1536 г.) правительство княгини Елены серией щедрых иммунитетных грамот упрочило свои позиции в землях Дмитровского удела и территориях, прилегающих к Старицкому удельному княжеству [986] . Андрей Старицкий только один раз упоминается в разрядах, хотя русским войскам приходилось вести напряженную войну и с Великим княжеством Литовским и Казанью [987] .
983
См. А. А. Зимин, Княжеские духовные грамоты начала XVI в., стр. 286.
984
ПСРЛ, т. XIII, ч. 2, стр. 428.
985
ПСРЛ, т. XIII, ч. 2, стр. 428.
986
С. М. Каштанов, Иммунитетные грамоты 1534 — начала 1538 года… стр. 412–414.
987
И. И. Смирнов, Очерки, стр. 53.
В конце декабря 1536 — начале января 1537 г., когда русские земли у Нижнего Новгорода подверглись нападению казанских татар, к князю Андрею в Старицу было послано требование — принять участие в походе «для дела Казанского». Старицкий князь «к великому князю не поехал, а сказался болен» [988] . Впрочем, уже вскоре весною Андрей Иванович вынужден был послать с войском своего дворецкого князя Юрия Оболенского и выполнить тем самым требование великокняжеского правительства.
988
ПСРЛ, т. VIII, стр. 293.
12 апреля 1537 г. он послал в Москву другого боярина, князя Ф. Д. Пронского, «бити челом о своих великих обидах» [989] . Посылка Пронского не достигла своей цели: позднее он был схвачен и брошен в темницу. Дело в том, что правительство Елены Глинской на заседании Боярской думы уже приняло решение о вызове старицкого князя в Москву [990] . Яркую картину разгрома заговора старицкого князя дают «Повесть о поимании князя Андрея Ивановича Старицкого» и Вологодско-Пермская летопись. В Вологодской летописи рассказывается следующее: «Здумав великая княгини Елена з бояры имати князя Ондрея Ивановича и посла по него в Старицу. И князь Ондрей Иванович послышел то, что великая княгини з бояры думает, а хотят его имати, и князь Ондрей Иванович из своею княгинею и з князи и з бояры и со всеми своими людьми из Старицы выехал, а пошол к Новугороду к Великому. И князь великий и великая княгиня послали за ним» [991] .
989
М. Н. Тихомиров, Малоизвестные летописные памятники XVI в., стр. 85–86. См. «Наказные речи», выданные кн. Ф. Д. Пронскому (СГГиД, ч. 2, М., 1819, № 30, стр. 37–38).
990
Сохранился черновик «наказных речей» архимандриту Симоновского монастыря Филофею, составленный от имени митрополита Даниила (Филофей должен был отправиться к князю Андрею и доставить его в Москву). Эти речи помечены 29 апреля, причем эта дата зачеркнута и поставлено 5 мая. Таким образом текст «наказных речей» заготовлялся еще до побега князя Андрея, а закончен был уже после побега (ЦГАДА, ф. 375, 1537 г., № 1).
991
ПСРЛ, т. XXVI, стр. 317.
Князь Андрей бежал из Старины 2 мая 1537 г., двинувшись по направлению к Новгороду [992] , «со многю силою» [993] . Князем посылались грамоты, «чтоб ноугородцы ему служили и взяли его собе в Новгород» [994] .
Из Москвы был послан ряд церковных иерархов [995] во главе с епископом крутицким Досифеем, а также князья И. Ф. и Н. В. Оболенские «со многими людми», которые должны были доставить к великокняжескому двору мятежного князя.
992
М. Я. Тихомиров, Малоизвестные летописные памятники XVI в., стр. 85–86; его же, Записки о регентстве Елены Глинской, стр. 284. В московских летописных сводах дается несколько иная последовательность событий. Правительство якобы получило сведения о намерении князя Андрея бежать из Старицы и, чтобы предотвратить побег, послало туда экспедицию И. Ф. Оболенского. Узнав об этом князь Андрей бежал из своей удельной столицы (см. ПСРЛ, т. VIII, стр. 293). Эта версия нам в отличие от И. И. Смирнова представляется тенденциозной: данных о том, что князь Андрей заранее замышлял побег, у нас нет. Версия «Повести о князе Андрее» ближе к истине; она соответствует рассказам как Вологодско-Пермской, так и Ростовской летописи, основанной на новгородских сведениях (А. А. Шахматов, указ. соч., стр. 159: ср. также ПСРЛ, т. VI, стр. 301–302). Князь Андрей, проехав от Старицы 60 верст, остановился в Берновых селах, Новоторжского уезда, на реке Тьме. Во время пути к Торжку у князя Андрея еще не было ясного плана: бежать ли за рубеж или еще куда-либо. Из Торжка старицкий князь двинулся к Новгороду.
993
А. А. Шахматов, указ. соч., стр. 159.
994
Сб. РИО, т. LIX, № 8, стр. 137.
995
См. наказные речи епископу крутицкому Досифею (АИ, Т. I, № 139).
Пытаясь сделать Новгород центром сопротивления великокняжеской власти («Новгород засести»), князь Андрей Иванович надеялся привлечь на свою сторону новгородских служилых людей. Этот план для Руси был чреват серьезными последствиями тем более, что стариц-кий князь демагогически объявлял себя противником боярского своеволия: «Князь великий мал, а держат государство бояре, и вам у кого служити? А яз вас рад жаловати» [996] На сторону князя Андрея перешел ряд представителей феодальной знати, в том числе князь Иван Семенович Ярославский «и иные многие» [997] . В самой Москве происходило, очевидно, волнение горожан.
996
ПСРЛ, т. XIII, ч. 1, стр. 95; позднее в посольском наказе говорилось, что Андрею Старицкому «похотели… служити немногие люди» новгородцы (Сб. РИО, т. LIX, стр. 137–138).
997
«Послания Ивана Грозного», стр. 32.
Энергичными мерами правительство Елены Глинской предотвратило серьезную угрозу, нависшую над страной. Князю Н. В. Оболенскому было послано предписание поспешить к Новгороду и отрезать тем самым путь князю Андрею [998] . Не поддержала старицкого князя и основная масса новгородского населения: «владыко новгороцкой Мокарей и намесники, и вси новгородци его в Новгород не пустили», отправив в Бронницы большой отряд дворецкого И. Н. Бутурлина, оснащенный артиллерией [999] . Спешно (в течение пяти дней) был укреплен город, готовившийся выдержать даже самую сильную осаду (произведено было строительство «града» на Торговой стороне; Софийская сторона отстроена была еще раньше) [1000] .
998
ПСРЛ, т. VI, стр. 301.
999
«Новгородские летописи», СПб., 1879, стр. 69.
1000
«Новгородские летописи», СПб., 1879, стр. 127; ПСРЛ, т. VI, стр. 302; А. А. Шахматов. указ. соч., стр. 160.
Все это привело к быстрому распаду лагеря князя Андрея Ивановича. Мятежного князя стали покидать даже старицкие дети боярские, составлявшие основной контингент его войска [1001] . Никаких надежд на успех авантюры у князя Андрея уже не было. Он попытался бежать «за рубеж», повернул к Старой Русе, но был настигнут войсками князя И. Ф. Овчины-Оболенского в трех верстах от Заецкого яма [1002] , под Лютовой горою, в 60 верстах от Новгорода. Андрею Старицкому не оставалось уже ничего иного, как начать переговоры с И. Ф. Овчиной-Оболенским («нача с князем Иваном ссылатися») [1003] . И. Овчина от имени правительства (которое позднее дезавуировало его решение) дал гарантию полной неприкосновенности князю Андрею и даже обещание «вотчины ему придати» [1004] . После этого князь Андрей вынужден был согласиться на приезд в Москву. Здесь Андрей Иванович (в начале июня 1537 г.) [1005] был брошен в заточение [1006] . Бояр князя Андрея — князей Ф. Д. Пронского, Ленинских и других подвергли торговой казни и заключению. Летописец добавляет, что «иных многих детей боярьских княж Ондреевых преимаша и по городом разослаша».
1001
См. М. Н. Тихомиров, Малоизвестные летописные памятники XVI в., стр. 86, 87.
1002
ПСРЛ, т. XXVI, стр. 318. По другим сведениям, князь Андрей находился в Тюхолях, в пяти верстах от Заецкого яма (Тюхоли — позднее деревня Новгородской губернии, Крестец-кого уезда). См. «Географическо-статистический словарь Российской империи», сост. П. Семенов, т. V, СПб., 1885, стр. 286.
1003
ПСРЛ, т. VIII, стр. 294; ср. т. XIII, ч. 1, стр. 96; т. VI, стр. 302. Вряд ли следует принять версию «Повести о поимании князя Андрея Ивановича Старицкого», по которой инициатива переговоров приписывается И. Овчине-Оболенскому (М. Н. Тихомиров, Малоизвестные летописные памятники XVI в., стр. 87). Сильнейшей стороной в данном случае являлись московские воеводы, победа которых в случае вооруженного столкновения была обеспечена. Автор «Повести», являющийся сторонником, князя Андрея, явно тенденциозно стремится представить инициатором переговоров московскую сторону.
1004
В Воскресенской летописи редакции 1541 г., составитель которой явно благосклонен к Шуйским и враждебен Овчине-Оболенскому, говорится, что Овчина дал гарантию Андрею Старицкому, «не обославшися с великим князем». За это якобы он подвергся опале со стороны Ивана IV (ПСРЛ, т. VITI, стр. 294). В других летописях просто говорится (более правдоподобно), что Иван IV «поймал» князя Андрея без какого-либо указания на «самовольство» Овчины (ПСРЛ, т. VI, стр. 302; см. С. А. Левина, О времени составления и составителе Воскресенской летописи XVI в., стр. 378).
1005
ЦГАДА, Собр. Оболенского, № 42, л. 52. По Постников-скому Летописцу, он был брошен в темницу 1 июня (М. Н. Тихомиров, Записки о регентстве Елены Глинской, стр. 284). По Вологодско-Пермской летописи он прибыл в Москву «июня (далее пропущено место) в четверг». А в субботу был пойман «и на очех у великого князя не был». Суббота была 2 июня 1537 г. Умер Андрей Старицкий 10 декабря 1537 г. (ПСРЛ, т. XIII, ч. 1, стр. 121).
1006
ПСРЛ, т. XXVI, стр. 318.