Реформы Ивана Грозного. (Очерки социально-экономической и политической истории России XVI в.)
Шрифт:
К середине XVI в. увеличивается число открытых покушений на имущество и жизнь феодалов. В источниках отмечаются случаи насильственной запашки земель феодалов [1176] . Так, в сентябре 1546 г. власти Ферапонтова монастыря жаловались, что черносошные крестьяне Вело-озера (Словенского Волочка, Ципииской и Иткольской волостей) «вступаются у них в их монастырскые починки… перелезши, деи, за межу землю пашут и лес секут и пожни косят, а называют, деи, они те земли, и лес, и пожни, и починки, и деревни своею землею» [1177] .
1176
ПКМГ, т. I, отд. 2, стр. 162–163, 179 и др.
1177
ААЭ, т. I, № 209, стр. 198.
В марте 1539 г. дмитровский дворецкий князь Дмитрий Федорович Палецкий распорядился передать Калязинскому и Рябеву монастырям черный лес и 24 починка, «в которой лес и в починки вступались великого князя черные крестьяне» [1178] . Русское правительство в спорах крестьян с феодалами всегда стояло на стороне представителей господствующего класса.
Еще в январе 1534 г. власти Троице-Сергиева монастыря исхлопотали подтверждение своих прав на земли, заросшие молодым лесом в Дмитровском, Звенигородском, Рузском и Кашинском уездах. В эти земли ездили «посажене» (т. е. посадские люди) и «дворцовых сел крестьяне, селчане и деревеньщики и волостные и боярские» [1179] . В январе 1545 г. Николаевский Угрешский монастырь обратился с просьбой к Ивану IV, чтобы тот запретил великокняжеским, поместным и иным крестьянам Московского, Коломенского, Переяславского и Костромского уездов, «вступавшимся» в монастырские рощи, «сечи лесу силно» [1180] .
1178
ЦГАДА, ф. Калязинского монастыря, кн. 1, № 104.
1179
Троице-Сергиев м., кн. 527, л. 198 об. — 199 об.
1180
В. Титов, Списки с жалованных грамот Николаевскому Угрешскому монастырю 1545–1678 гг. (ЛЗАК, вып. V, СПб., 1871, отд. 2, стр. 2).
В начале декабря 1547 г. власти Симонова монастыря подали челобитную Ивану IV с жалобой на то, что крестьяне земель, соседних с симоновской вотчиной в Московском и других уездах, «секут их сел и деревень рощи поросняки». На эту жалобу была послана строжайшая грамота в слободу Воробьевскую, Московского уезда, «чтобы слобожане Воробьевские слободки и воробьевские сельчане и деревеньщики» Симонова монастыря рощей и «поросняков» «сечи не ездили» [1181] . В июне 1548 г. дворецкий Даниил Романович Юрьев послал грамоту во Владимирский уезд. В ней сообщалось, что власти Спасо-Ефимьева монастыря жаловались на дворцовых крестьян Борисовского села, которые «хотят де у них нынеча луги» покосить «сильно». Юрьев давал распоряжение, что если крестьяне попытаются ослушаться запрета нарушать права собственности монастыря, то их следует дать «на крепкие поруки» [1182] .
1181
ГИМ, Симонов монастырь, кн. 58, л. 184; ААЭ, т. I, № 216.
1182
ГИМ, собр. Уварова, картон 41/10; ср. АГР, т. I, № 67, стр. 134.
В 1550/51 г. в Суздале крестьяне Борисовского села «вступались» в луг Спасо-Преображе некого монастыря, т. е. без какого-либо дозволения косили монастырские угодья [1183] . Были у монастырских властей столкновения и с посадскими людьми. Так, в 1543 г. у Соли Галицкой посадские люди и «из волостей селские и деревенские люди» «травили» луга Троице-Сергиева монастыря [1184] . Нарушались права феодалов не только на лесные, но и рыбные угодья. Так, в августе 1538 г. крестьяне Куневской волости «вступались» в «рыбную ловлю» Стромынского монастыря «в реке в Шерне» [1185] . В царской грамоте от 25 декабря 1541 г. сообщалось, что нижегородские посадские люди «сильно» ловят рыбу во владениях, принадлежавших Троице-Сергиеву монастырю [1186] .
1183
АГР, т. I, № 67, стр. 134.
1184
Троице-Сергиев м., кн. 527, л. 244 об. — 245; ср. С. А. Шумаков. Обзор, вып. IV, стр. 186.
1185
Троице-Сергиев м., кн. 536, № 312.
1186
«В те деи воды ныне вступаютца у них нижегородцы городцкие люди… ловят деи у них те их воды силно, да и во-таги на их водах ставят и силу и обиду их приказчиком и ловцом в тех в их водах чинят великую» («Сборник Муха-нова», № 287).
Насильственное освоение крестьянами господских угодий зачастую переплеталось с прямыми покушениями на личность феодала. В 1543 г. старцы Антониева Сийского монастыря в челобитной на имя Ивана IV жаловались на крестьян соседних волостей, которые осваивали их лесные и рыбные угодья, чем «монастырю, деи, чинят великую обиду». Этим дело не ограничилось. «И пожары деи от них, — продолжали старцы, — бывают не по один год, а сожгли деи у них в монастыре четыре церкви и старцов и детей их монастырских бьют и крадут и прожити деи им от них не мочно» [1187] . Крестьяне, следовательно, вели долголетнюю, настойчивую борьбу За свои волостные земли, которые были отписаны по решению правительства недавно основанному Антониеву монастырю.
1187
«Сборник грамот Коллегии экономики», т. I, № 97.
В губных грамотах, выдававшихся в 1539 г., отмечалось, что в различных «волостях многие села и деревни розбойники розбивают, и животы ваши грабят, и села и деревни жгут, и на дорогах многих людей грабят, розбивают, и убивают многих людей до смерти. А иные многие люди у вас в волостях розбойников у собя держат. А к иным людям розбойники с разбоем приезжают и розбойную рухлядь к ним привозят» [1188] . «Разбойниками» в XVI–XVII вв. зачастую называли тех, кто с оружием в руках выступал против феодального гнета.
1188
ААЭ, т. I, № 187, стр. 164.
В губных грамотах 30–50-х годов XVI в. формула о «разбойниках» стереотипна, повторяется без каких-либо существенных изменений [1189] . Поэтому трудно себе конкретно представить характер выступлений «разбойников» в отдельных районах. Но уже сам факт организации губных учреждений в северных районах при сопоставлении его с упоминаниями о «лихих людях», «татях» и «разбойниках» в других документах, относящихся к тем же территориям, показывает распространение там «разбоев» [1190] . Поэтому стереотипные клаузулы губных грамот только облекают в юридическую формулу реальное положение вещей. В губных грамотах отмечается не только наличие «разбойников», но несомненное сочувствие к ним «многих» людей, т. е. крестьян, которые скрывали их от расправы и хранили у себя «разбойную рухлядь». В Шенкурской земской грамоте 1552 г. предусматривались случаи, когда «учнут шенкурцы и Бельскаго стану посадские люди на посаде, а становые или волостные хрестьяне учнут держать у собя в деревнях шенкурцов же или Бельскаго стану посадских людей или костарей или становых или волостных хрестьян лихих людей или за лихих людей учнут стояти» [1191] .
1189
ААЭ, т. I, № 187; ДАИ, т. I, № 31; С. А. Шумаков, Новые губные и земские грамоты, стр. 332–333; см. об этом А. В. Гоп-чуков, Земские и губные грамоты, как источники по истории классовой борьбы в России середины XVI в. («Труды Московского государственного историко-архивного института», т. X, М., 1957, стр. 395–398).
1190
См. С. М. Каштанов, К проблеме местного управления… стр. 146–147.
1191
ААЭ, т. I, № 234, стр. 234.
В связи с подобными явлениями в 30-е годы XVI в. в жалованные грамоты, выдававшиеся монастырям, включаются обязательства не принимать к себе «лихих людей», разбойников и татей. Так, в 1538 г. Симонову монастырю запрещалось призывать в свою вотчину Галицкого уезда татей и разбойников и тех, кто из городов и волостей были «выбиты» [1192] . В другой грамоте 1535 г. устанавливается, что в монастырские владения «в лихих делах, а татбах и в розбоех, по их крестьян ездят наши недельщики з записми и на руку дают их безсрочно» [1193] . Все это факты, свидетельствующие об обострении классовой борьбы в 30–40-е годы XVI в.
1192
С. А. Шумаков, Обзор, вып. IV, № 581, стр. 177.
1193
С. А. Шумаков, Обзор, вып. IV, № 579, стр. 177.
В жалованных грамотах 1547 г. уже иногда определяется порядок суда над «лихими людьми». Так, в грамоте от 28 января 1547 г., выданной Николаево-Коряжемскому монастырю, Иван IV упоминает дела, «что есми приказал боярам своим обыскивати лихих людей, татей и разбойников. А каково будет слово лихое взговорят о татьбе и о разбое, и яз, царь и великий князь, по тех людей пошлю пристава з записью» [1194] . В жалованных грамотах 1548 г. содержится особая статья о подсудности по делам о «лихих людях» самому царю или дворецкому Большого дворца [1195] .
1194
Архив ЛОИИ, ф. Коряжемского монастыря, № 6. На этот факт мое внимание обратил С. М. Каштанов, которому я выражаю свою глубокую благодарность.
1195
П. А. Садиков, Очерки по истории опричнины, документы, № 19, стр. 460; ГКЭ, № 5014.
Губные и жалованные грамоты отражали реальное положение дел в стране. Иллюстрациями к ним являются многочисленные свидетельства о «разбоях» в стране. Так, Зимою 1545/46 г. звенигородского вотчинника С. Слизнева по дороге из Москвы «розбойники убили до смерти» и забрали у него великокняжескую несудимую грамоту [1196] .
Яркие картины «разбоев» рисует писцовая книга Тверского уезда 1548 г. [1197] В ней сообщается, что разбойники не только совершали нападения на помещичьи деревни, но и захватывали документацию, подтверждающую права феодалов на земли. Например, в одном случае «грамоту помесную, сказали, взяли разбойники, коли деревню розбивали» [1198] . Или еще: «крепости Фетко не положил, сказал, розбойники взяли» [1199] .
1196
РИБ, т. XXXII, № 156, стб. 270.
1197
Об этой дате см. И. И. Лаппо, Тверской уезд в XVI в. На материалы книги в связи с вопросом о классовой борьбе в середине XVI в. впервые обратил внимание В. И. Корецкий.
1198
ПКМГ, т. I, отд. 2, СПб., 1877, стр. 225.
1199
ПКМГ, т. I, отд. 2, СПб., 1877, стр. 211; ср. стр. 229.