Рефрен
Шрифт:
– И кто теперь смешной?
– Тэ-э-эд, - со смехом я барахталась и отбивалась, отталкивала его руками, пока он не угомонился и не заключил мои ладони в свои.
– М-м-м, - простонал муж, охватив пылким ртом мои пальцы. Я задохнулась, справляясь с сильной пульсацией между бедер. – Мускатный орех.
Кулинарно-эротическая дегустация… Как он хорош в ней.
– Кое-кто любит домашнее печенье, - зашептала я, мягко лаская его шею и предплечье, притягивая его лицо к себе.
Неотложная потребность поцеловать эти улыбающиеся губы.
– Да, очень люблю, - с придыханием ответил Тэд, целуя мои пальцы. – Безумно люблю. Особенно когда оно подано в мою постель и смотрит на меня большими шоколадными глазами, будто хочет съесть.
– Так я твое домашнее печенье?
Его губы уже почти на моих, искушая, прося. Наше дыхание ускорилось и смешалось, кровь барабанила в сердце, пела в жилах.
– Угу.
Наши губы столкнулись, языки вступили в неистовый бой. Поцелуй, - и новая вспышка яростной нужды, погружение в пропасть бесконтрольной страсти, где только хаотичное движение ласк, острота телесного восприятия.
Я шире раздвинула бедра, принимая его в себя. Он проникал быстрыми, резкими толчками, затмевая реальность, заполняя ее собой, оставляя меня наедине со жгуче-сладострастными ощущениями.
Скользнув по взмокшему атласу спины мужа, успокоившись тем, что он близко так, как мне хотелось, я зарылась пальцами во влажные шелковистые волосы, сжала их в кулак. Он прервал поцелуй, позволив мне с благоговением прошептать его имя.
…Уже двенадцать лет мы вместе, и до сих пор я потеряна в нем, до сих пор не утолен мой голод по нему, до сих пор порабощена…
…Безумна, когда он с плещущимся во взгляде обожанием смотрит на меня, когда ласкает меня так: губы осыпают посасывающими поцелуями мою шею, ладонь нежно поддерживает одну грудь, большой палец теребит болезненно-чувствительный сосок, и он двигается во мне сильными, мощными рывками. Задевает струны необузданного, необъятного, пробуждает дремлющий внутри океан магмы.
Это магия соития. Но для нас всегда больше: соития не только тел, но и душ.
Я была на волоске. Запрокинула голову, закусила губу, подавляя рвущийся наружу крик торжества и муки, когда он замедлился, полностью выходя и входя в меня, замирая, останавливая мой огненный полет.
– Не так быстро, любимая, - дышал он, целуя мой подбородок, находя губы. – Я еще не насладился.
И вновь начало: глубокий поцелуй, выпуклые грани страсти, вкус меда и блаженства на губах, бег крови, влажный жар кожи, жесткая нежность проникновения и нарастание дрожащей волны ослабляющего электричества внизу живота.
…Мы были вместе, когда мое лоно плотно обхватывало его плоть, оставляющую во мне его семя, его частички. В вечной пульсации жизни. Мы были вместе, отчаянно цепляясь друг за друга в горячке любви, в шторме экстаза, в наивысшей точке подъема к сжигающему солнцу. Мы были вместе, делясь кислородом, проникаясь вкусом и запахом. Проникаясь друг другом.
Прижавшись лбом к моему плечу, поддерживая свое дрожащее тело на локтях, задыхаясь, Тэд произнес:
– Если бы мог, ни за что бы не остановился. Я так тебя люблю.
– И я тебя люблю.
Рассеянная, утомленная, все еще в затмении любви, я водила пальцем по вспотевшей спине мужа, обрисовывала лопатку, считала позвонки. Улыбалась чему-то неведомому, бездумному, приятному.
Его пальцы играли с моими волосами, губы шептали что-то в кожу, играли с ней легкими касаниями.
Я хотела раствориться в этом моменте. Забыться… А потом, возможно, снова потеряться в глазах любимого, в его нежности, во вселенной его страсти.
– Мама!
Я вздрогнула, открыла глаза. Моя девочка проснулась.
Тэд отстранился, покинул мое тело, оставляя внутри засаднившее сожаление и теплую влагу. Я поднялась, справившись со слабостью и ватными ногами, надела халат.
– Я здесь, солнышко, - крикнула я, распахнув дверь, успокаивая малышку.
Обернувшись, я послала улыбку растянувшемуся на постели Тэду, окинув его тело ласкающим взглядом.
Блестящие теплой негой глаза, яркие губы, хранящие полноту наших поцелуев, щетина на подбородке, вздымающаяся грудь, поросль волосков на ней, во впадинах подмышек, впалый живот, разделенный не две идеальные половины темнеющей дорожкой, ведущей к оплоту моих желаний.
Великолепие моего счастья. Я так любила на него смотреть.
…Чуть позже, повторно уложив дочку, я сидела на краешке ее кровати и наблюдала за ее сном.
Совсем недавно Тэд убрал бортики, малышка часто беспокойно спала, и быть к ней так близко, пока за закрытыми бирюзовыми глазками располагают свои сюжеты сказки, являлось чем-то новым для меня.
Осторожным движением расправив спутанные локоны, я невесомо коснулась прохладного лобика губами.
– Спи, мое солнышко, - прошептала я, подтягивая на хрупкие плечи покрывало.
Она действительно была как солнышко: яркая, красивая, светлая, непокорная.
Июльская ночь черным покрывалом расстелилась за окном, ожидая, высматривая проблески звезд тысячью очей.
Это был последний день моей счастливой жизни.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
18 ноября. Вашингтон. Отс-стрит.
Она скрестила ноги в черных узорных колготках. Прямые пересекающие линии, четкие, грифельно-очерченные, бескомпромиссные, образующие широкие ромбы. Как дороги. Дороги, которые ведут только в одну сторону: прямо в прожорливый разверзнутый зев смерти.
Аманда Питт. Дипломированный психолог, о чем свидетельствуют серебристо-белые прямоугольники, вставленные в ореховые рамы и повешенные на стену напротив кушетки. На случай, если вдруг вы засомневались, куда именно попали: к мисс «Легкомысленные ножки» или же к выпускнице медицинского факультета Гарварда и магистра кафедры психологии Йелля?