Реи?с

Лойко Сергей Леонидович

– Соболезную, если не врешь. И себе соболезную. Такие симпатичные девочки, обе – вылитый папа. И мама ничего. Жаль, не рыжая.

– Ее тоже нет. Они вместе разбились.

– Так вот, значит, зачем ты здесь, Алехин. Ты, значит, по поводу самолета? А я, значит, тебе под руку подвернулся? Ну, никак и никуда мне от тебя не деться, Алехин. Мы с тобой, как сиамские близнецы. Пора уже решать этот вопрос хирургически. Не хочется расставаться так рано, но пора.

Офтальмолог взял со стола здоровенный тесак и вновь подошел к Алехину. Тот инстинктивно зажмурился. Попытался вспомнить бабушкину молитву, но даже первые слова «Отче наш» вылетели у него из головы.

– Что такое, кум? – Офтальмолог

засмеялся. – Ты чего так испугался? Я ж не маньяк какой. Уже и пошутить нельзя?

Укоризненно качая головой, маньяк развернулся и со смехом бросил тесак под стол. Алехин сглотнул слюну и спросил, чтобы перевести разговор:

– Так кто сбил самолет?

– А ты никому не скажешь? – продолжал хихикать Офтальмолог. – Ладно, по старой дружбе открою самую секретную военную тайну. Русские сбили. Наши с тобой соплеменники. Притащили для этого дела целый «Бук» из Ростова. Знаешь, есть такой ракетный комплекс «Бук»? Сам не пойму, на фига им это надо было.

– А ты здесь с какого боку? – продолжил расспрашивать Алехин.

«Время. Самое главное сейчас – выиграть время».

– Как с какого? Забочусь о подрастающем поколении. Ты знаешь, Алехин… Ты ведь не сомневаешься, что я – маньяк. И редкостный причем, да? Меня еще в «Книгу рекордов Гиннеса» занесут. Ну, типа, посмертно, да? Только давай обойдемся без унижений и оскорблений, уважаемый. Вот член один КПСС, товарищ Чикатило Андрей Романович, так тот – да, классический маньяк. Из учебника сексопатологоанатомии. Слышал о такой науке? Нет? И правильно. Я сам ее придумал. Так вот по этой моей лженауке Чикатило – всем маньякам маньяк. Унылый, правда, до блевотины, и людоед голимый к тому же. Как будто нельзя пельменей отварить или, там, колбаски купить… Впрочем, в его время, может быть, и нельзя было. Критиковать легко. Ты вот сам попробуй. У Чикатилы сраного – пятьдесят три номера, а у меня – на сотню больше. А ты вот все равно считаешь, что я – такой же, е…нутый на всю голову маньяк, да, Алехин? Признайся. И неведомо тебе, дорогой мой опер-попер, что у меня – миссия, камарад Жданов. Мис-си-я! – Сыромятников поднял правую руку и выставил указательный палец. После чего посмотрел прямо в глаза Алехину и задал вопрос: – Вот какая у тебя, полковник кислых щей, миссия на этой планете?

– Ты прав, никакой, – согласился Алехин, больше для того, чтобы успокоить разошедшегося не на шутку психопата. – А форма тебе зачем?

– Так я теперь ополченец-доброволец. Прапорщик при штабе бригады. Снабженец я. Спец по «у кого что плохо лежит». Машина, пропуск. Туда-сюда. А детишки тут разные под ногами путаются день и ночь. Присмотру никакого. Одно слово – война. Кто-то же должен о них позаботиться, да?

Не дождавшись ответа, Сыромятников продолжил:

– Я сначала очень злился на тебя, Алехин. Два года из норы не вылезал. Рану зализывал. Извелся весь. Это ведь как наркотик, Алехин. Как наркотик. Еще хуже. Это я тебе говорю.

– И давно ты здесь?

– А тебе что за дело? – вдруг насторожился Сыромятников. – Ну, второй месяц пошел. И что?

– Ничего. – «Время. Время…» – Так какая у тебя, говоришь, миссия?

– Простая! Трехзначное число.

– А у тебя разве не трехзначное уже?

– Трехзначное, да не то.

– А какое тебе надо?

– Чтобы как в книге.

– В какой книге?

– В главной, – Офтальмолог поднял со стола засаленный, потертый томик и показал его Сергею. – Впрочем, ты не поймешь, Алехин. Но подсказку заслужил. Какие три цифры бандиты твои для понта на номерах своих тачек возят?

– Три шестерки, что ли?

– Приз в студию, Алехин! Вы отгадали число зверя! Получаете еще час жизни! А я пока пообщаюсь тет-а-тет с рыжей красавицей, женщиной моей

мечты.

– В той комнате?

– Точно, а как ты угадал? Вот ведь не пропьешь ментовское мастерство. А нюх, как у собаки, а глаз, как у орла… Помнишь такую песню, Алехин? Кстати, какой глаз у тебя, как у орла? Левый или правый? Ты ведь знаешь, что я не из пустого интереса спрашиваю.

Алехин промолчал. Песню из мультфильма про бременских музыкантов он помнил очень хорошо. Ее любил напевать Антон Слуцкий, когда у него было хорошее настроение – будь то грамотно проведенная облава на наркопритон в Ебурге или работенка непыльная от Жени Книжника уже в Москве.

– Ты не ошибся, мент, – Офтальмолог смел рукой со стола крошки и положил на него томик Евангелия, замызганный донельзя. – В той комнате отдыхает одна девушка. Как ты должен был уже догадаться, рыжей масти. И американка при этом. А-ме-ри-канка, Алехин! Не баба Люся из сельпо. А импортный товар! Ну, правда, не мог себе отказать. Понимаю, имидж страны перед проклятым Западом мараю. Но все равно спишут на бендеровских хохлофашис­тов. И тебя туда же спишут.

– А зачем тебе я, Сыромятников? Ты себе только статистику попортишь.

– Ты прав, Алехин. Я не по этой части и ничего с тобой не сделаю. Пальцем не коснусь. Только глаз заберу, если не возражаешь. Так, на память. Мы же с тобой не чужие люди.

Сергею показалось, что, произнеся последнюю фразу, Офтальмолог подмигнул ему мертвым глазом.

Джейн не знала, сколько часов пролежала, распятая на столе. Она уже раз не вытерпела, обмочилась и успела просохнуть. Ее мутило, видимо, от эфира или хлороформа, которым усыпил ее маньяк. Все время кружилась голова, и сердце билось неровно, казалось, прямо в ушах. Раза два или три она теряла сознание. Когда приходила в себя, начинала методично сжимать кисти рук, пытаясь двигать ими во все стороны. Ей показалось, что правая кисть стала будто бы посвободней и поворачивалась в петле уже почти на девяносто градусов. Появилась надежда выбраться. Слабая, но все же.

Придя в себя после очередного обморока, Джейн услышала голоса в соседней комнате. Говорили негромко. Она могла разобрать только отдельные слова. Ее похититель разговаривал с другим мужчиной. Это был последний шанс. Другого не будет. Она пыталась промычать что-то сквозь туго замотанные скотчем губы. Дыхания не хватало. Она почувствовала, что вот-вот снова лишится чувств.

– Сыромятников, ты всегда был таким? – спросил Алехин, которому слова давались все труднее и труднее, а руки почти вылезли из плечевых суставов.

– Нет, не всегда, – лицо Офтальмолога исказилось. – А зачем тебе?

– Просто интересно, – Алехин понял, что нащупал больное место маньяка. – Неужели, как обычно, трудное детство? Семейное насилие? Отец или отчим пьяница и садист? Классика жанра, да?

Алехин понимал, что вызывает огонь на себя, но ему почему-то очень не хотелось сейчас, чтобы маньяк уходил в комнату к той, как он сказал, рыжей девушке.

* * *

У десятилетнего Егора Сыромятникова не было ни отца, ни отчима. Мать, лаборантка в Калининском НИИ тонких химических технологий, развелась с пьяницей мужем еще до рождения мальчика. Отчимом для сына с тех пор не обзавелась, но уже год, как в их квартире появился сожитель. Пока еще без официального статуса. Инженер из того же НИИ Валерий Семенович Лаврушин. Ради Кати, Егоркиной матери, он ушел из семьи, от жены и двух детей, и переселился в их однокомнатную квартирку в «хрущевке» в рабочем районе Твери. Егор ненавидел Валерия Семеныча. Хотя тот не пил, не курил и к Егору относился хорошо, даже ласково называл его Егорушкой или Егорчиком. Пытался с ним играть, уроки помогал делать. Покупал мороженое, в кино их с матерью водил, но…