Река Вечности
Шрифт:
Кардиец вновь обратился мыслями к дознанию. Шинбаал скрывает, откуда ему стало известно имя царя Македонии. Значит, имеет причины. В том, что до ночи, когда все это завертелось, он слыхом не слыхивал ни о каком Александре, Эвмен, разумеется, не сомневался. Надо быть полным идиотом, чтобы предполагать иное. Следовательно, узнать имя царя он мог только в тот, самый длинный день. И когда именно?
Весь день кардиец, находясь в ставке Гефестиона, наблюдал за Тиром. Он был свидетелем всех столкновений на суше и на море и не допускал мысли о том, чтобы кто-то из македонян или союзников перебежал в Град-на-острове незамеченным. И вроде в плен никого египтяне не утянули. Разве что, с захваченной пентеры. Но после этого их корабли уже не заходили в Тир, сразу убрались восвояси.
Значит, остаётся единственная возможность. Энил. Беглец обогнул острова с запада. Что, если его там встретили? И побеседовали по душам? Это бы объяснило осведомлённость египтян. Но всё равно непонятно, почему продолжает запираться Шинбаал. Ну, встретили, поговорили, узнали много интересного. Задержать всё равно не могли. Они даже против Неарха не сдюжили (хотя шороху навели немало). И зачем делать из этого тайну?
Кардиец вернулся к реальности. Парменион грозился переломать пленнику все кости, но тот упорно молчал. Эвмену все это не нравилось. Нужно заставить его говорить. Пусть на другую тему, но он снова должен заговорить. Ведь говорил же! Не просто так заткнулся.
Выждав, когда Парменион устанет изобретать пытки, которые он обрушит на голову молодого царя, Эвмен спросил:
– Ты упоминал, царь, что у тебя есть соправитель. Не мог бы ты рассказать о нём?
Шинбаал не ответил.
– Дурень! – рявкнул Филота, – ведь это же не тайна, всё равно узнаем! Первого попавшегося на улице спросим!
Шинбаал помолчал ещё немного и неохотно заговорил:
– Его зовут Ипи Ранефер Херу-Си-Атет...
Царь сказал что-то ещё, но переводивший его слова Дракон вдруг запнулся и замолчал. Эвмен недовольно взглянул на своего раба. Тот смотрел на Шинбаала, удивлённо округлив глаза.
– Ты чего? – спросил кардиец.
– Н-ничего... Пусть господин простит своего нерадивого раба. Царь Шинбаал говорит, что его соправитель особо приближён к фараону Менхеперре.
– Спроси его, как так вышло, что его соправитель – египтянин? И откуда вообще здесь, в Тире, взялось столько египтян?
Шинбаал выслушал Дракона и ответил:
– Семь лет назад флот, возглавляемый Знаменосцами Нибаменом и Ранефером, принудил моего отца, царя Бин-Мелека Йаххурима склонить голову перед Страной Реки. Наших сил не достало на то, чтобы противостоять противнику. Ранефер обошёлся с нами милостиво. Отцу он оставил царство, и тот властвовал ещё несколько лет до самой своей смерти.
Историю покорения Града-но-острове Шинбаал рассказывал обстоятельно, не умалчивая подробностей, ибо не видел в делах минувшего опасности для нынешнего дня. Сказав одну-две фразы, он ждал, пока слова переведут, потом продолжал свою повесть. Его не перебивали, не торопили и не задавали вопросов. Дракон внимательно слушал, поглаживая свою подстриженную клином седую бороду, сам говорил неспешно, размеренно. В начале рассказа, когда прозвучало имя царя Йаххурима, финикиец пару раз кивнул, словно из уст Шинбаала прозвучало подтверждение его собственным мыслям, которыми он не спешил делиться с македонянами. Задумавшись, он снова замешкался с переводом.
– Да что с тобой? – удивился Эвмен.
Дракон торопливо продолжил:
– Закончив великое строительство, Ранефер отбыл. Теперь он редко появляется здесь, и власть царя разделена с наместником фараона.
– Где наместник? – спросил Парменион.
– Он покинул город.
– Так это его корабли прикрывали отход каравана?
Шинбаал помолчал немного, раздумывая, не повредит ли правда Ранебу и Тутии.
– Нет. Вы сразились со Знаменосцем Ранебом. Наместник покинул город чуть ранее.
– Почему ты остался, царь? – спросил Филота.
– Ты сам ответил на свой вопрос, достойнейший, – повернулся к нему Шинбаал, – я – царь.
Парменион хмыкнул, скорее одобрительно, нежели пренебрежительно.
– Что ты можешь ещё сказать о Ранефере? – спросил Гефестион, – каков он? Сколько ему лет?
– Он пережил двадцать четыре разлива. Величайший старше его на год.
– Двадцать четыре года? – удивился Парменион, – так семь лет назад...
– Да, ему было семнадцать лет, когда он покорил Тисури, – подтвердил Шинбаал.
Парменион только головой покачал.
– Ты удивлён? – спросил старика Гефестион, – разве забыл, как Александр в шестнадцать ходил на медов?
– Не забыл. Выходит, этот Ранефер – ровесник Александру. И фараон немногим старше. Мальчишки...
Гефестион неприязненно посмотрел на старого стратега, потом встретился взглядом с Филотой, но ничего не сказал.
– Мальчишки... – снова пробормотал Парменион, – и здесь двое мальчишек. Воюют, строят... Это какое-то зеркало... Насмешка Временщика...
Эвмен долгим внимательным взглядом посмотрел на старика и что-то черкнул на листе.
– Полагаю, у фараона есть и умудрённые годами мужи-полководцы? – спросил Парменион, – назови самых значимых из них.
Шинбаал не удостоил его ответом. Он сложил руки на груди, глядя сквозь старого стратега. Дальнейшие попытки разговорить пленника, успехом не увенчались. Дошло до того, что Филота, вспылив, начал убеждать отца применить допрос с пристрастием.
– Он у меня, как миленький заговорит!
– Нет, Филота, – возразил Парменион, – не забывай, царская кровь священна. Пытать его может лишь другой царь. Нужно ждать Александра.
Филота вспыхнул, но ничего не сказал. Шинбаала увели. Парменион распорядился обращаться с пленным согласно его достоинству.
– Ну и чего мы добились? – спросил Кратер, молчавший на протяжении всего дознания.
– Все же больше, чем вчера, – ответил Эвмен.
Кардийца безумно интриговало странное поведение его раба, который после окончания допроса сидел с задумчивым выражением лица и, казалось, не замечал ничего вокруг.