Река
Шрифт:
— В этом вся Сельма. Очевидная метафора. Значит, к тому времени у вас как будто родится общий ребенок или некий плод?
Я улыбаюсь над ее иронией. И киваю:
— Да, это будет день первый.
— Но плоды бывают весьма уязвимы, Аксель. Опомнись, пока не поздно. Неужели ты действительно этого хочешь?
— Разумеется.
Она задумывается. Качает головой.
— Ладно. С этим я ничего не могу поделать. Словом, квартира мне подходит. Что может быть лучше Соргенфригата? Я всегда
— А его нужно контролировать?
— Мы счастливы, Аксель. И собираемся сыграть свадьбу на третий день после Рождества.
— Поздравляю.
— Спасибо.
— Я рад, что вы счастливы. Для тебя счастье так много значит!
— Ты надо мной смеешься?
— И не думаю, — убежденно отвечаю я. Мне и в самом деле нравится мысль, что в моей квартире будут жить Ребекка и Кристиан. Извращенная радость собственника. Комплекс сына арендатора, который я унаследовал от отца. Мне больше не придется по субботам торговать нотами в музыкальном магазине. У меня будет еще больше времени на занятия. И я сохраню связь с Ребеккой. Мне не хочется, чтобы она исчезла из моей жизни.
— Подпишем договор? — спрашивает она.
— Ты считаешь, что нам нужен официальный договор?
— Обязательно, — серьезно отвечает Ребекка. — Кристиан — будущий юрист. А если ты умрешь? Или сойдешь с ума?
— Значит, он составит договор и придет ко мне?
— Нет. Я не хочу, чтобы вы встречались. Еще рано.
— Почему?
— Кристиан очень ревнив.
— Он знает про нас? — с испугом спрашиваю я.
Ребекка с каменным лицом смотрит на меня.
— Нет. А что тут можно знать? К тому же он считает тебя гомосексуалистом. Мне пришлось убедить его в этом, когда он узнал, что ты гостил у меня на даче.
Мы сидим на безобразном диване, который Сюннестведт завещал мне в придачу к квартире и роялю. Нас разделяет грусть, думаю я. Грустно, что мы не обо всем можем говорить друг с другом. О том, что случилось в последние годы. О нашей жизни. О том, что она первая влюбилась в меня. Первая меня поцеловала. Что я тогда не ответил на ее чувство. Но она все-таки приоткрыла мне свою дверь. Мы не можем говорить об этом. Нет. Об этом — никогда,думаю я.
— Как себя чувствует дача? — спрашиваю я наконец.
Ребекка грустно улыбается.
— Дача все выдержит. Она прекрасно себя чувствует. Но после того, что случилось, нам пришлось кое-что там изменить. Избавиться от всего, что напоминало бы о тяжелом. Яхта, например. Она больше уже не будет называться «Микеланджели».
— Правда?
— Да. Ведь я не буду пианисткой. По-настоящему. Знаешь, как она теперь называется?
— Попробую угадать.
— Да, угадай! — Ребекка полна ребяческого энтузиазма.
Я не могу удержаться.
— «Альберт Швейцер»! —
Ребекка со страхом смотрит на меня — вздернутый носик, крохотные веснушки.
— Аксель! Как ты мог это угадать?
— Человек должен кое-что понимать в своих лучших друзьях.
Ребекка довольна и быстро целует меня в губы.
— Значит, ты будешь изучать медицину и в свободное время играть на рояле? — спрашиваю я, когда с практической частью уже покончено — договор составлен и подписан. Она стоит в дверях и собирается уходить.
— Да. Мне этого хочется. — Она улыбается. — К тому же неплохо избавиться от надзора мамы и папы.
И то верно, думаю я. Но Ребекка сказочно богата. Она могла бы выбрать квартиру и получше. Миллионеров не понять. Они скупы. Ведут точный счет деньгам. Ребекка тоже ведет счет. Даже когда она с кем-то занимается любовью, она все равно ведет счет, с грустью думаю я.
И неожиданно обнимаю ее. Я не хочу, не могу, не должен с ней ссориться. Она всегда поддерживала меня. И я тоже старался, как мог, поддержать ее.
— Хороший ты парень, Аксель, — говорит она.
— А что мне сказать про тебя? — смущенно спрашиваю я.
— Скажи что-нибудь очень хорошее. Чтобы я каждый день могла вспоминать твои слова.
— Тебе это необходимо?
— Это всем необходимо.
— Тогда я скажу, что люблю тебя. Что я восхищаюсь тобой, что буду тосковать по тебе. И, наверное, нуждаться в тебе.
— Хватит, больше ни слова, — просит она.
Прощание с квартирой Сюннестведта
Я укладываю свои вещи на Соргенфригата. Четыре картонных коробки. Негусто. Пластинки и часть книг остаются Ребекке и Кристиану. Собрание пластинок Брура Скууга все равно больше моего. Оно содержит и те пластинки, которые есть у меня, и еще три тысячи других. Так что в основном мои вещи состоят из нот, одежды, туалетных принадлежностей, полотенец, халата и нескольких самых любимых книг.
У меня такое чувство, будто я целую неделю занимался уборкой квартиры. Во всяком случае, в это время я не подходил к роялю. Да я и не мог играть с такими распухшими пальцами. К счастью, до следующего занятия у Сельмы Люнге осталась еще неделя. Как только я окажусь в доме на Эльвефарет, все наладится, думаю я.
Ровно в половине пятого в дверь раздается звонок. Ребекка Фрост, как всегда, точна. Она предложила перевезти меня в Рёа. Мне бы хотелось избежать ее критического взгляда на все мои действия. Но, с другой стороны, я тронут участием Ребекки в моей жизни на всех ее уровнях.
На ней рабочая одежда: потертые джинсы и куртка, в которой она, наверное, чистила лодку перед каждой Пасхой последние двадцать лет. На ней даже смешная кепочка.
— На службу явилась, — говорит она и шутливо отдает честь.