Реки горят
Шрифт:
Народ будет восстанавливать Варшаву, ту Варшаву, которую хотели уничтожить. И каковы бы ни были цифры и расчеты, станет строить — и построит. Только не на новом месте. Потому что то уже не было бы Варшава — Варшава девятьсот пятого года, Варшава тридцать девятого и сорок пятого годов. В этих местах боролись и гибли люди. И эта Варшава будет отстроена.
Глава XIX
Почки на деревьях набухли, и сквозь их клейкую коричневую кожуру местами уже видна нежная зелень; березы стояли в легкой зеленоватой дымке. Из-под
То была уже шестая весна — если считать на весны время, прошедшее с того года, когда небо разверзлось над головами людей черной бездной смерти.
Те весны были похожи одна на другую и вместе с тем различны. Почти для каждого человека они отличались друг от друга силой пережитого. Но было нечто, что их объединяло и роднило: это были весны отчаяния и надежд. Только шестая весна была другой, совсем непохожей на прежние.
Уже освободились от фашистов и Быдгощ и Колобжег, — в далеком тылу воскресала, наполнялась шумом и говором Варшава. Уже дымились фабричные трубы Лодзи, и польские крестьяне работали ранними утрами на собственной, на крестьянской земле.
В тихий апрельский день полки подошли к реке.
Песни звучали над марширующими колоннами. И среди них одна, принесенная издалека, с берегов Оки:
Много рек мы прошли…И правда — сколько их было, пройденных рек! Рек, которые сперва ложились преградой на пути, потом превращались в ленту, связывающую берег с берегом, один этап войны с другим.
И вот — еще одна река.
Это уже не Ока — «широкая, как Висла, глубокая, как Висла», река — колыбель, река — лозунг, река — начало нового польского войска. Река братской, ласковой земли, катящая свои могучие воды по зеленым лугам, по просторам бескрайных полей.
Это и не Буг, отражающий в светлых волнах корявые вербы, — пограничная река, с правого берега которой видна была уже близкая — рукой падать! — та Польша, которая все эти годы звала к себе, в долгие ночи дурманила снами о своей красе, в трудные дни давала суровый наказ бороться. Польша, которая всегда была жгучей раной, ядовитой тоской, единственной радостью сердца и неописуемой болью сердца. Это не Буг, откуда начинается польская земля и где хотелось, как в старых чувствительных романах, упасть на колени в песок, целовать его, почувствовать на губах единственный, неповторимый вкус этой земли…
Это и не Висла — желтовато-серая, а не голубая, как о ней поют, и все же самая прекрасная в мире река. Это не плацдарм в Чернякове, откуда текла в вислинскую воду кровь Восьмого и Девятого полков. Не Висла под крепостью Модлин и под Варкой, где так упорно оборонялись фашисты. И не радостная, свободная Висла, соединяющая Варшаву с Прагой, та река Висла, которую ты помнил всегда и повсюду.
Далеко осталась Висла. Теперь, прямо перед глазами, тихо катит свои воды к вольному морю Одер.
Никто из них не видел его раньше. И каждый знал о нем с детства. В памяти шелестят страницы учебника. Мешко Первый? Болеслав Храбрый? Нет, еще более древние времена. Славянские поселения в дремучих лесах,
Шелестят в памяти страницы школьного учебника. Возникают какие-то отрывочные факты, туманные, ничем не скрепленные. Странно, как много уже позабыто со школьных лет! Как перепутались, стерлись даты! История осталась в памяти лишь как общее впечатление от шума непрестанных битв. Ведь где-то здесь нападал на славян маркграф Геро, жег поселения в лесах, рубил изваяния языческих божеств, воздвигнутые в недрах таинственных пущ. Где-то здесь, над рекой Одером, было городище Ополье, гнездо силезских Пястов, где-то здесь был Глогов, с которым связывалась полузабытая легенда о неслыханном героизме. Где-то здесь было и Песье Поле, место памятной победы. И где-то тут же неподалеку — Лигница, где поляки сражались с монголами.
Сколько важных моментов из истории Польши связано с этой землей! И как жаль, что так мало помнишь… Чему же учили в школе, если как раз теперь, когда понадобилось, мы не знаем самого важного?
Но о чем бы ты ни думал, что бы ни старался вспомнить, в памяти все время мелькают названия здешних городов и земель — польские названия. Имена королей и князей — польских королей и князей. Почему в школе столько говорилось о королях, о князьях и так мало говорилось о том, как жил и работал здесь, на этих землях, польский народ? Народ в деревнях, сжигаемых соседними хищниками, народ, подпадавший под чужеземное иго и снова освобождавшийся. Каковы были вера и песня этого народа, каков был тяжкий труд его трудолюбивых рук?
В школе зубрили что-то об онемечившихся силезских Пястах, о князьях, которые переняли язык, обычаи и веру захватчиков. Но как жил под властью этих онемеченных князей народ? Ведь он не онемечился — даже теперь, века спустя, здесь можно дотолковаться с человеком, найти в его крестьянском диалекте основу родного польского языка. С каких же пор исчезла из официальной и школьной польской истории река Одер?
И вот эта река вновь возникла в истории в этот апрельский день тысяча девятьсот сорок пятого года.
Давно затихло эхо приказа, отданного, выслушанного и выполненного там, над Бугом, — приказ о переходе восточной польской границы.
От края до края свободна польская земля. Из конца в конец промерена усталыми ногами советских и польских солдат польская земля — от Буга и до этой новой и такой древней западной границы на реке Одер.
Своими глазами видели солдаты сожженные деревни и обращенные в прах города. Могилы на кладбищах, могилы на улицах и целые поселки, превращенные в одну братскую могилу.
Видели и всем сердцем почуяли горькую польскую долю этих долгих годов, более черных, более мрачных, чем она рисовалась воображению в самые худшие, самые тоскливые минуты.
Видели солдаты кровавые раны Польши и нищету ее лохмотьев.
Но видели они также и неотразимую ее красоту, ее вечно юную силу. Почувствовали живую струю, которая не иссякла в царстве смерти и смывает теперь тень смерти, как смывают буйные вешние воды грязные крошащиеся льдины.
Увидели материнское, улыбающееся лицо Польши.