Реквием
Шрифт:
– Недавно услышала о новом лекарстве, еще не прошедшем проверку на людях. Может, тебе понадобится. Я похлопочу?
– Пожалуй, что нет. Я уже всё испробовала. Даже нелицензионное. Мне уже поздно. Я знаю свой предел, поэтому спокойно смотрю на похороны в нашем доме. А некоторых старушек, присутствующих на проводах в последний путь своих знакомых, буквально уносят, – прошептала Инна и, боясь встретиться с взглядом подруги, отвела глаза.
– Зря. Надо пытаться.
«Из этих моих слов она мало что сможет извлечь разумного и полезного. Господи, как трудно!» – упрекая себя в неумелости и черствости, подумала Лена.
– Понеслась с места в карьер! А если
Инна погасила ухмылку на хмуром лице.
– «Не падайте духом, поручик Голицын».
– Не падай духом, а падай брюхом, – хмыкнула Инна, вспомнив солдатскую присказку своего любимого племянника.
– Послушай…
– Я выслушаю, если тебе от этого станет легче, – попыталась пошутить Инна.
– Возможно, твой врач что-то путает, на пушку берет, чтобы ты всерьез занялась собой? Пораженное бедой сознание не способно смотреть в лицо реальности. Врач, наверное, говорил о среднестатистических данных. Человеческий организм, как и все живое в природе, имеет мощные резервы. И у всех они разные. Другое дело, если сердце, раз – и нет человека. А тут случаются неожиданные таинственные излечения. Я знаю примеры. Доктора тщились, но не верили, а больные выживали. Мы еще посмотрим кто кого! В твоем теле живет и мечется неуемная душа. Твой мозг еще способен остро мыслить. Мы с тобой всегда следовали мечте и надежде. «Нас не проведешь!» Твои слова. Придет весна – и для тебя ярко вспыхнет солнце, и я буду рядом.
Лена говорила тихо, словно надеялась, что это помешает подруге прочувствовать и понять ее собственную боль.
– Глубоко пустила свои корни болезнь. Сначала одну грудь оттяпали, затем вторую, потом ниже… Знаешь, как у Вали. Сначала ногу, потом руку… Я как распятая. Хочется помочь подсознанию донести до разума что-то безгранично важное, но чувствую бесконечную беспомощность. Сверкнет мысль на одну секунду и умчится, как и не было ее. Какие-то несвязанные вспышки, как пунктиры. Провалы памяти, как бреши в заборе. Обезвреженные химией мозги не удерживают ни имен, ни телефонных номеров. Иногда выйду на остановке и долго не могу понять, где я. Надо ли объяснять, что пугаюсь, щедро осыпаю себя проклятьями. Потом медленно осваиваюсь, восстанавливаю в памяти картину.
Болезнь дает прикурить. Внутри я будто скукожилась. Нерасторопны мысли в усталой голове. Не удается договориться с самой собой. Для меня это уже непосильная задача. В такие моменты я чувствую, будто жизнь и смерть объединились в каком-то странном пограничном пространстве и решают мою судьбу по взаимному согласию.
На это раз Инна говорила четко и бесстрастно, но с паузами. И Лена не могла понять, чего больше звучало в ее голосе: боли, обиды на судьбу или страха.
– ...И вроде не скверно я жила. Не третьеразрядным инженером была. Не признавала над собой всевозможную иерархию.
– Не могла успокоиться, пока не реализуешь самый трудный проект. Жадная была до работы. Ничего наполовину не делала. Не боялась, что обойдут, верила в себя.
– Меня не очень волновали деньги. Мне не нужна была власть. Главное, чтобы ценили, уважали. Говорят, служила рупором молодежи, наставляла, рапортовала, понятное дело, с гордостью. И так уж, бывало, расстараюсь – дальше некуда! Наряжусь в свой строгий парадный кримпленовый костюм – и «вперед и с песней». – Инна усмехнулась. – Не могла отмахнуться от дел. Не умела отдыхать. Нас ведь учили жить так, будто от тебя зависит судьба всей страны и всей планеты. – То ли вымученная полуулыбка, то ли ухмылка покривила
«Вроде разумно говорит, но все равно кажется, будто в бреду. Перескакивает с темы на тему». – Лена со скорбным лицом присела на край Инниного матраса.
– Передохни немного. Не возражаешь, если спрошу: ты часом не эпитафию себе сочиняешь?
– Перо точу. Так бы и жахнула в себя из обоих стволов. Вот только как представлю себя в раскрошенном виде… – Инна снова криво усмехнулась.
– Не надо, – огорчилась Лена. – И на этот раз обойдется. Ты сумеешь благополучно миновать рифы возможной гибели. Ты только верь.
– В очистительном огне веры сгорает надежда.
Инна надолго замолчала.
– Моя жизнь катастрофически погружается во мрак. Болезнь память съедает. Читаю, сначала начинает теряться понимание текста, потом забываю о том, что происходило на предыдущей странице. А позже вообще не помню, о чем читала. Часто воспринимаю прочитанную книгу как новую. Как все жестоко переплелось, перекрутилось у меня в голове! Глюки мучают. Помнишь, сумасшествие чеховского «Черного монаха». Тот жил в собственном, особенном, по-своему счастливом мире непонимания. И дурачок Александра Грина тоже. Они радовались. Мне такое счастье не светит. Я… боюсь, – пересохшим языком прошипела Инна. – Но все равно голова напряжена каким-то смутным, неопределенным ожиданием чуда. Самую малую малость пожить бы. Ведь всегда есть риск впасть в ошибку, правда же? Я знаю случаи выздоровления и рада-радешенька верить, что и мне счастья еще немного обломится. Я сегодня что-то не того…
Инна уткнулась в колени Лены. Та наклонилась к ней, взяла ее бледное прохладное лицо в свои всегда горячие ладони и прижалась к нему лбом.
– Ах ты, мой стойкий оловянный солдатик! Ты так хорошо держишься! Удивляюсь твоей выдержке и трезвости мыслей. – Лена прилегла, обняла подругу. Ее сразу накрыла усталость. Ломило поясницу, плечи налились болью. Поставила себе диагноз: «Нервы». Потом прошлась губами по волосам подруги и подумала грустно: «Вот когда возникает полное откровение во всем».
– Видела бы ты меня без лошадиной дозы лекарства! Кажется, страданиям не будет конца и я не выдержу очередного приступа боли. Это когда думать не можешь, только терпишь, терпишь. Потом сознание меркнет. Смерть ставит предел страданиям. Но ведь зачем-то борешься? Без таблеток бывают минуты, когда смерть кажется заманчивой. Постоянно ощущать боль – выше моих сил. Она забирает последние силы. Говорят, страдания очищают.
– Страдания, но не мучения.
– Грустно и унизительно быть старой больной развалиной, – перехваченным болью голосом пробормотала Инна.
– Не старой, – с горячей досадой, на автомате сказала Лена. И тут же поняла, что брякнула глупость.
– Непроизвольно сорвалось с языка. Но ты на самом деле очень молодо выглядишь.
– Снаружи, а нутро-то гнилое. И это трезвая констатация факта. Моя бабушка в восемьдесят выглядела лучше, чем я сейчас Порода у нас такая, мы долго моложавые. Если бы не болезнь… Извела она меня. Еще чуть-чуть… и вперед ногами в лучший из миров. Нечем опровергнуть?
Инна закашлялась. В кашле улавливались застарелые простудные хрипы. «Как тогда, перед первой… – обратила внимание Лена. – А может, уже и легкие охвачены?» – испугалась она.