Реквием
Шрифт:
– Ни под кого не подстраивалась. Ничего из виду не выпускала. Себе проволочек не позволяла, но и заказчикам, не знающим, чего сами хотят, не позволяла задавить мои профессиональные способности. В противном случае без всяких признаков высокомерия, но с превеликим удовольствием могла вытрясти из них не только за моральный, но и за эмоциональный ущерб. Все способы отъема денег за годы работы откатала. Законы знала и за свои слова отвечала. Но чужой кусок изо рта не вырывала.
– Приоткрой завесу своей «высокой кухни», – попросила Лена.
– Скажем так: если чувствовала свою правоту, могла доказать,
«По пустякам высокие слова произносит. Да ладно… Какая мелочь! Теперь ей многое можно простить, даже патовую ситуацию. Человек виден в том, как он рассказывает о своей работе. Как мой шеф о ней шутил? «Ее прёт в профессии. Вот где она раскрывается полностью!» – вспомнила Лена. И сказала:
– Замечательно! Главное, творчески подходила к любому делу. Ты из тех, которые и обед готовить, и носочки вязать будут с вдохновением. А на работе ты была деспотично царствующей. О, этот твой высокий, местами громовой командирский голос, «убивающий» забавным очарованием простушки. Лестно?
– Польщена! Если клиент мне мозг выносит, я молчать должна? Трепетать и заискивать? С доброжелательной улыбкой оглашала приговоры. Не позволяла покидать нас и расторгать договора. Не принимала подношений, какие бы они ни были оригинальными и заманчивыми. Требовала выполнения всех пунктов. А слабаки рядом ошивались, неразумно время убивали, крохи с моего стола подбирали.
Не любила я, чтобы мной командовали. Перед начальниками не пасовала, не унижалась так, чтобы немой восторг в глазах, но вкусы и пристрастия их знала. Могло пригодиться. Не ждала мифических предложений от клиентов, на своих настаивала, вытесняя нерасторопных конкурентов. И они, понятное дело, быстро сходили с дистанции, – со смешком и поэтому недостаточно искренне заверила Инна. И остановила себя: «Лена, как и Антон, не стремятся казаться лучше, чем есть на самом деле, не выпячивают свои таланты. А это качество сильного человека. Я, похоже, чуть-чуть увлеклась. Зато я что угодно, нимало не задумываясь, могла достать хоть со дна морского. И была в этом замечательна настолько, что равных мне не было. Забавно, но это чистая правда, потому что по-прежнему – в этом плане – всем есть дело до меня».
– Загибаю пальцы. Еще умудрялась, болтая о пустяках, исподволь выудить у клиентов необходимую информацию, а потом повергала их в шок и «съедала», и всё обставляла в самом лучшем виде, – подстраиваясь под тон подруги, пряча улыбку, дразнится Лена. – Ты – необыкновенно контактный человек. Меня поражала твоя беспрецедентная коммуникабельность. И если ты хотела, то всегда могла удивительно быстро расположить к себе. Никто не мог поверить, что это изящное нежное существо – железная леди, поднаторевшая в интригах, которой, если вдруг приспичит побузить…
– Безумно «вкусные» детали! Но ничуть не бывало. Ты не в теме. Я легко сходилась с людьми. Это правда. Но я считала, что излишняя скромность украшает тех, кому хвалиться больше нечем. А я умела себя подать, сама себя вела по дороге жизни.
– Ну, уж прямо-таки никому и никогда? А студентам-практикантам, племянникам? А мне и Антону? Своей искренней бескорыстной помощью ты у всех оставляла мощную положительную эмоциональную память на всю оставшуюся жизнь.
– Но если меня больно трогали, цепляли, в долгу не оставалась, ерепенилась, настаивала, доказывала. И, конечно же, все сразу говорили: провела, обманула, перехитрила! А что мне оставалось делать? Ждать, пока добьют? Увольте от подобной картины, – без тени улыбки резюмировала Инна. – Оно, конечно, без легкого вранья и лукавства не обходилось, что значительно упрощало дело, но такова жизнь. Главное не увлекаться, не перебирать. В сущности, всё это для меня так тривиально и обыденно… Разубедила?
– Идеологически выдержанная концепция!
– Моя идеология – влюбленность в жизнь! Я всегда всё делала улыбаясь. А с твоего лица не сходила улыбка, когда ты не на работе.
«Внешняя веселость часто продиктована глубинной трагедией. Ее прикрывают улыбкой», – подумала Лена.
– Жизнь крепко и качественно выстругала тебя из грубого полена, не сломав сердцевины. Ты часто из беды вызволяла наш отдел. За тобой никому не удавалось угнаться. Ты всегда мчалась быстрее, дальше, выше. Тебе удалось полностью реализовать свой профессиональный и интеллектуальный потенциал.
– Спасибо. – Инна зарделась от похвалы.
– И, как выяснялось потом, действуя сразу в нескольких пространствах, даже могла кое-кого сбить с панталыку. А других зарядить энергией. Стратег! Я всегда понимала, что мне до такой степени легкости и твердости в общении с коллегами никогда не дорасти, – рассмеялась Лена, чтобы исповедь выглядела не совсем уж серьезной. – Ты в своем кругу ни перед кем не скрывала свой жесткий характер, намеренно предъявляла его каждому, чтобы знали, с кем имеют дело. Особенно если вопрос касался самого главного – престижа нашей лаборатории. Неудобным для многих была человеком. Рядом с тобой они чувствовали себя напряженно: а вдруг подколет, а то и пригвоздит? Змея и роза в одном флаконе. Любого могла бесцеремонно отшить, отбрить и ласково приголубить. Умопомрачительные пируэты выделывала. Ничего к этому не хочешь добавить? А я с трудом подыскивала такие слова, чтобы они были не грубыми, но хлесткими.
– Ладно, твоя взяла. Случались пируэты, но они были «в самый девке раз». То, что требовалось. Что не запрещено, то разрешено. Иначе я не выходила бы на такой высокий уровень, в хвосте бы плелась. Риск – благородное дело.
«Вот так незначительное становится значительным и наоборот. Все знают только факты «большого диаметра», а сколько потрясающих нюансов проходит мимо? И если вникнуть, как было дело, то выглядеть оно иногда начинает как-то немного иначе, более кособоко, что ли». – Лена спрятала усмешку, зарывшись в подушку. И уже из-под нее заметила: