Реквием
Шрифт:
– Как-то звоню начальнику, мол, не смогу прийти на работу, подарок себе преподнесла к юбилею: еще одну болячку. И по тому, как я со смехом выдала это известие, он понял, что мне не до шуток и срочно на неделю отменил все мои занятия. С ногами были проблемы. Пришлось даже купить себе фасонно-резную тросточку на случай непредвиденных болей в коленях. Шеф испугался, что потребуется немедленная госпитализация.
– Может, у тебя подагра – болезнь гениальных людей?
– Люблю тебя за острые шутки.
– Нервы – главная причина почти всех болезней, – раздумчиво сказала Инна. – Люди по большей части болеют от несоответствия
– Как ты успокаиваешь расходившиеся нервы? – прервала философские рассуждения подруги Лена.
– До изнеможения листаю альбомы с репродукциями великих художников. Ты же знаешь, у меня их целая библиотека. При Советах могла себе позволить покупать.
– А меня сейчас больше очаровывает то, что создано Творцом, – природа. Ее красота – мое прибежище. Во всем ее ищу. Улавливаю вокруг себя малейшие отзвуки и отсветы прекрасного. В декабре попала под град. Редкое явление в эту пору. Темные, похожие на грозовые, облака неравномерно сеяли горошины льда, будто пригоршнями швыряли их в лицо, за воротник. Я пришла в восторг! У меня мгновенно поднялось настроение. Я пришла домой возбужденная, полная сил, счастливая!
Инна ловит ртом воздух. Непроизвольная, неконтролируемая, страшная кривая улыбка передергивает ее лицо. Лена пугается. Подруга жестом – слабым пожатием руки – успокаивает ее. Лицо и шея Инны покрываются испариной. Она на несколько секунд теряет сознание. На миг нереальная костистость ее измученного лица показалась Лене предсмертной. «У страха глаза велики», – напоминает она себе. Теперь Лена слышит сдавленный всхлип и немного успокаивается: «Слава Всевышнему, жива».
Инна, неловко и беспомощно загребая руками, пытается повернуться на правый бок, чтобы дотянуться до очередной таблетки. Лена протягивает лекарство, осторожно промокает краем простыни капельки влаги на открытых частях рук подруги и замечает, что ее ночная рубашка прилипла к спине. «Сейчас ее начнет знобить». Она укутывает подругу своим одеялом. Инна слабо, одними уголками губ улыбается Лене. Ее улыбка вбирает в себя всё. Она выражает благодарность и обожание, страх и боль. Подруга отвечает ей тем же. Это мгновенное понимание, приходящее как чувство, как ощущение. Лена успокаивается, ложится рядом и пытается удобно пристроить свои больные ноги на валик подвернутого матраса.
«Переутомилась, бедная. Днем я не заметила у нее морщинок под глазами. Они множат усталость ее лица, но не добавляют ей лет», – оценила Лена внешний вид подруги после приступа.
– Не передать, как мне бывает плохо. И тогда корабль моего воображения то тонет, попадая в черную пучину страха, то выныривает, и я по глупости поддаюсь вере. Превозмогая себя, надеюсь на невозможное, на непостижимое. Но жизнь словно по капле уходит из меня. И я вспоминаю твои полушутливые, но очень точные слова: «Истекают силы в сторону могилы». Они у меня на исходе. А врач еще в первом случае считал, что уже ни о каком выздоровлении речи не могло идти. Но ведь выжила! Накатила было беда, напугала да и отступила, отхлынула. И тому, видно, была веская причина.
Инна натужно улыбнулась. У
– Успокойся, сбавь обороты волнений. «Кому жить – не тронет, кому умереть – не минет», – припомнила Лена слова дяди последнего российского царя.
– Ты о пуле – о причине – или о самой болезни? – с горькой усмешкой уточнила Инна. – У меня до сих пор все внутри переворачивается, когда достаю из глубины памяти те жуткие месяцы, проведенные в больнице во второй раз. Это когда я, вылечившись, назло судьбе выскочила замуж за молодого красавца.
– Как же! Сходила замуж. То был первый несуразный признак возвращения тебя к жизни, – рассмеялась Лена. – Я была счастливо потрясена.
– Последнее время часто вижу себя во сне молодой и роскошной, – каким-то чужим голосом сказала Инна.
– Королевой красоты?
– Какая там королева, так… Ты ведь тоже до пятидесяти лет была стройной, изящной.
– А теперь вот от лекарств меня разнесло. Гормоны в больнице кололи. А тебе они не испортили обмен веществ.
– От былой стати не осталось и следа. Улетучилась. Совсем другой стала. Зато жива.
– Но ты с ужасом поняла… Да ладно, не отнекивайся. Сначала деформируется тело, потом мозги. Надеюсь, мы пока находимся на первой стадии старения, – пошутила Лена.
– Помню, Антон о тебе говорил: «Когда смотришь в ее глаза, больше ничего не замечаешь. Вроде и не очень смазливая, но есть в ней какая-то притягательность». Наверное, и сейчас еще мужчины не проходят мимо, чтобы не оглянуться?
– Хватит тебе, – укоряет подругу Лена. – Не оглядываются. С моим-то здоровьем… Задыхаюсь по ночам. Утром встаю невыспавшаяся, словно утомленная сном, сама себе противная. Прошли те времена, когда сделаешь что-то доброе, полезное и спишь сном праведника. А теперь только проваливаюсь в подобие сна. И снится что-то несвязное, несуразное.
– А хотела бы, чтобы о существенном и по существу? – усмехается Инна. – Ничего, всё выдержишь. Характера тебе не занимать.
– Какой там… – только и ответила.
– Инна, кто был твоей первой детской влюбленностью? – неожиданно спросила Лена. – Я не о Вадиме.
– Огненно-рыжий десятиклассник. В пятом классе я за ним хвостиком ходила. Забыла?
– А моей – артист Виктор Иванович Коршунов. Он пробудил меня. Мне было одиннадцать лет. Это было трепетное, очень осторожное чувство. Я не сознавала, что это влюбленность. Я еще не понимала, что такое мужское обаяние, но почувствовала его. Оно меня трогало, может, даже немного пугало, удивляло. Я оберегала свое чувство от постороннего вмешательства. Сколь малым довольствуется первая влюбленность! Она ничего не требует. О, это прекрасное чистое обожание!
– Я не надеялась на взаимность с Рыжим. Душа и без того была переполнена счастьем. Я только хотела, чтобы это чувство не прекращалось. Но прошел год с тех пор, как он уехал, и мое чувство угасло. Потом еще увлеклась. Тот тоже был красивый. Но уже не было той пылкости. Это было что-то другое, задумчиво-осмысленное. Кто-то сказал, что умение ценить красоту – непреложный признак любви. А я считаю – влюбленности. Потом мне опять понравился старшеклассник. Я презирала себя за их череду. О, это сокрушительное и сладостное чувство, вызывающее к жизни бурю переживаний! Но ты твердо знала, что романтичные девочки – легкая добыча подлецов и ловеласов.