Религия
Шрифт:
Людовико еще предстояло завершить возложенную на него Гислери миссию. Унаследует ли дель Монте кресло великого магистра, оставалось пока под вопросом. Однако среди множества задач, стоявших перед Людовико, эта была далеко не самой сложной. Он предварительно обсудил кандидатуру дель Монте с главами других лангов. Кастильцы, арагонцы, германцы и овернцы уже пообещали ему свою поддержку. Хотя Религия знала множество героев, в защите форта Святого Михаила не было равных дель Монте. Никто из командиров защитников не пользовался большим уважением. И самое главное, после девяноста дней тяжелейшего противостояния ни у кого не осталось сил для политических интриг. Людовико предполагал, что переманить на свою сторону французов не составит особенного труда, хотя, разумеется, темперамент вынудит их изобразить сопротивление.
Людовико был в одной черной рясе, освободиться от доспеха было настоящим счастьем. Спина и ребра доставляли страдания, и он ерзал в кресле. Та пуля, которая поразила его в спину две ночи назад, оставила в доспехе вмятину размером с куриное яйцо, и несколько мгновений он верил, что убит. Ощущение оказалось волнующим. Он не испытывал страха, не испытывал сожаления. Он сознательно вызвал перед мысленным взором образ Христа на кресте. Он пробормотал слова покаяния. Он ощутил, как умиротворение снизошло на него. Но потом образ Карлы возник перед его глазами, любовь к ней затопила сердце, и вот тогда он ощутил страх. Страх, что его любовь никогда уже не найдет выражения. Вот какое жалкое чувство он испытывал, думая, что уже переселяется в вечность, но потом к нему подполз верный Анаклето, лишившийся своего прекрасного лица, и Людовико понял, что смерть все-таки не пришла за ним.
Мысль о Карле сжигала ему внутренности, словно огонь, под которым никогда не остывают угли. Однако же терпение в этом деле, как и в большинстве дел, само принесет ему спелый плод. Везению германца уже приходит конец. Да и Карла все-таки не побывала в его постели. Людовико услышал тяжелые шаги по коридору и тотчас же понял, кому они принадлежат. Он раскрыл на конторке Библию и сделал вид, будто погружен в чтение. Дверь с грохотом распахнулась. Людовико еще мгновение изучал страницу, затем поднял голову.
— А, капитан, — произнес он. — Вы раньше, чем ожидалось.
Лицо Тангейзера окаменело. За пояс был заткнут длинноствольный пистолет, и еще болтался в ножнах кинжал с рукоятью, украшенной драгоценными камнями в турецком стиле. Глаза горели жаждой убийства.
— Ампаро, должно быть, совершенно доверяет вам, если так скоро поведала все, что с ней произошло, — сказал Людовико.
За спиной Тангейзера возник Анаклето, он держал руку на рукояти меча.
Не оборачиваясь, Тангейзер произнес:
— Если твой мальчишка дорожит оставшимся у него глазом, пусть ведет себя осмотрительнее.
Людовико кивнул головой, и Анаклето исчез.
Тангейзер сунул руку под бригантину и извлек сверток, упакованный в навощенную бумагу. Он бросил его на конторку.
— Здесь четверть фунта опиума, с моими наилучшими пожеланиями, — произнес он. — Более чем достойная плата за то, чтобы ты больше не пугал девушку.
— Примите мои благодарности.
— Если ты заговоришь с какой-нибудь из женщин, если пройдешь мимо них по улице, если будешь шпионить за ними, если кто-нибудь из них проснется, произнося твое имя, ты сильно пожалеешь о том дне, когда решил покинуть Рим.
— Будем надеяться, что тогда все пройдет успешнее, чем в последний раз.
Тангейзер перегнулся через конторку. Людовико ощутил, как сжались его внутренности.
— Это будет не простое убийство. В следующий раз ты увидишь, как я буду купаться в твоей крови.
Тангейзер пристально разглядывал его какое-то время, показавшееся куда более долгим, чем сегодняшняя битва.
Людовико выдержал его взгляд не моргнув.
Тангейзер распрямился, развернулся и пошел к двери.
— Капитан! — позвал Людовико.
Тангейзер остановился и обернулся.
— Мне не хотелось бы становиться вашим врагом.
Тангейзер издал короткий смешок.
— Карла всего лишь женщина, одна из многих, — продолжал Людовико. — Во всяком случае, для вас. Если вы добиваетесь титула, я смогу выхлопотать вам такое высокое звание, по сравнению с которым ее титул покажется прозвищем рыботорговца. Многие герцоги начинали простыми солдатами, но святой отец щедр к тем, кто почитает его. Протяните мне свою руку, и даю вам слово, вы будете процветать.
— Стать одним из твоих прихлебателей? — переспросил Тангейзер. — Да я лучше съем кусок своего дерьма!
— Вы окажетесь в достойнейшей компании, уверяю вас.
— Должно быть, у этих господ обоняние похуже моего.
— Вы сомневаетесь в моей искренности? — спросил Людовико.
— Нет. Я плевал на нее. — Тангейзер нацелил палец ему в лицо. Этот жест был гораздо оскорбительнее, чем его слова. — Но послушайся моего совета: не будь настолько самонадеянным, чтобы сомневаться в моей искренности.
После чего Тангейзер развернулся и вышел, не закрыв за собой дверь.
Людовико взял сверток с опиумом. Значит, он все-таки не простой грубиян. Этот человек и сам строит какие-то интриги. Людовико ощущал это в воздухе, как моряк ощущает запах надвигающегося шторма. Вошел Анаклето. Глаз его устремился на сверток в руке хозяина. Людовико перебросил сверток ему.
— Ступай отыщи грека, — сказал Людовико. — Приведи его сюда, ко мне, после того, как французы разойдутся. — Анаклето посмотрел на него. Людовико кивнул. — Никодима.
Четверг, 23 августа 1565 года
Священный совет, крепость Святого Анджело
Оливер Старки окинул взглядом огромный стол совета и в дрожащем свете свечей увидел собрание благородных престарелых мужей в черных рясах. Все они были искалечены войной, все были готовы умереть в бою. Свежие шрамы обезображивали их лица. У некоторых не хватало пальцев, трое из них лишились кисти или руки. Отчаяние, несмотря на плачевное положение, было им не свойственно, однако никто из командоров, балифов и рыцарей Большого креста, присутствовавших на Священном совете, не ждал, что Религия одержит победу. Даже Ла Валлетт, по правую руку от которого сидел Старки, кажется, разделял их мрачное настроение. В воздухе висело почти осязаемое ощущение, что сегодня — последнее собрание высокопоставленных рыцарей в истории ордена. И вместе с этим чувством отравляющая разум меланхолия, будто надгробная песнь, исполняемая, но неслышная, растекалась по комнате. Никогда больше мир не увидит людей, подобных этим, думал Старки, ибо мир, в каком ковались эти герои, кончился. Они — последние.