Реликвии тамплиеров
Шрифт:
Ветер, кажется, немного поменял направление. Раздались команды, матросы взялись за веревки, и парус — огромный кусок парусины — снова наполнился ветром. Я всем мешал, болтаясь под ногами, хотя никто из команды не обращал на меня ни малейшего внимания, словно на бессловесный сундук или бочку. Ныряя и лавируя между матросами, я пробрался в заднюю часть корабля, где обнаружил узкую лестницу, ведущую в маленькую крепость на крыше капитанской каюты. Я взобрался наверх и очутился на небольшой огороженной площадке. Вблизи деревянные укрепления выглядели гораздо более мощными: толстые, иссеченные зарубками, высотой с мой рост. А в середине этой площадки стоял человек, широко расставив ноги, как будто привязанный к огромному деревянному брусу, дергавшемуся и вибрировавшему у него в руках. Солнце было позади него, светило мне прямо в глаза. В сравнении с деятельной суетой внизу эта фигура являла собой образец спокойствия и непоколебимости. Развернувшись, я направился обратно к лестнице и тут столкнулся с капитаном, который, смеясь, отодвинул меня с дороги.
— Уже встал, Петрок? Как спалось?
Я ответил, что спал мертвым сном без сновидений.
— А вот кто это был, — добавил я, — такое чудовищное создание, которое меня разбудило?
Де Монтальяк нахмурился:
— Чудовищное, говоришь? Видимо, это был Димитрий, наш палубный мастер [26] .
Теперь рассмеялся я:
— Да нет, не человек, сэр. У него четыре ноги и хвост, как у лисы. Может, конечно, его зовут и Димитрий…
26
Палубный мастер — офицер, отвечающий за порядок и дисциплину на корабле; в бою командует абордажной командой.
— Ах вон оно что! Это Фафнир к тебе приходил. Здоровее любого палубного мастера, хотя и не такой свирепый. Эти коты живут в лесах Норвегии и частенько спариваются с рысями. Мы его взяли слепым котенком. Расул забрал у одной рыночной торговки в Тронхейме, та собиралась его утопить. Ласковый, словно ребенок, умный, почти как человек. Я раз видел, как он целиком проглотил крысу.
— Думаю, он легко мог проделать то же самое с моей башкой.
— Вполне возможно. Я вижу, ты уже начал изучать корабль. Отлично. И что успел увидеть?
— Матросов, похожих на воинов, деревянные крепости и… — Я понизил голос и ткнул пальцем себе за спину, где высилась загадочная фигура. — И вот этого.
— Это Низам, — пояснил капитан. — Еще один гигант среди нас. Но ему и нужно быть таким, чтобы управляться с рулем. Пойдем, познакомишься с ним. — И прежде чем я успел отказаться, потащил меня по вздымающейся палубе.
Когда солнце перестало бить мне прямо в глаза, я разглядел, что Низам и впрямь просто человек, выше ростом и мощнее, чем я или капитан, но никакое не чудовище. И еще — он мавр, первый мавр, которого я увидел в своей жизни. Я стоял лицом к лицу с одним из тех самых демонов-безбожников, наводняющих этот мир, пожирателей детей, поклоняющихся идолам Магомета, осквернителей христианских святых мест. Я видел их изображения на вывесках таверн и в других местах: угольно-черные рожи, похожие на горгулий, с красными глазами и острыми белыми зубами. Но сейчас передо мной стоял человек со светло-коричневой кожей, миндалевидными глазами и мощным кривым носом, с совершенно нормальными зубами. Волосы у него были черные и короткие, в ушах посверкивали серьги с небольшими рубинами; лицо украшала небольшая бородка, острым клинышком торчавшая с подбородка. Капитан представил нас друг другу, и мавр важно мне кивнул, прикоснувшись правой рукой к груди, потом к губам и ко лбу.
— Да пребудет с тобой мир, — сказал он.
— И с тобой тоже, сэр, — ответил я. К моему ужасу, он взорвался рокочущим смехом, наклонился над румпелем и хлопнул меня по здоровому плечу.
— Милый мой юноша, у тебя, наверное, душа мусульманина! — воскликнул он. — Салам алейкум, «мир тебе» — вот наше приветствие, а отвечать надо алейкум салам! Это значит — «и тебе». Где ты откопал этого бродягу? — спросил он у капитана. — Обычный франкский болван стал бы благодарить меня, а то и разразился бы речью, поминая Христа и тому подобный вздор. А этот мне нравится!
— Ни слова о душе, мой милый, пока не пробило полдень, — предостерег де Монтальяк. — А что до мастера Петрока, так это он нашел меня. Притом ему пришлось смотреть смерти прямо в лицо.
— Я уже кое-что слыхал о твоих приключениях, мой юный друг, — обернулся ко мне Низам, — но, может быть, ты сам мне о них расскажешь? — И, видя, как я помрачнел, быстро добавил: — Через пару-тройку дней, естественно, когда немного тут пообвыкнешь. Тяжело одному стоять всю долгую вахту. Сделай одолжение, составь мне как-нибудь компанию.
— С радостью составлю тебе компанию, сэр, и это будет вовсе не одолжение, — ответил я.
— Весьма любезно с твоей стороны, — заметил капитан. — Только берегись, парень, — ты попал в логово больших любителей разных историй. Мой тебе совет: сначала требуй историю от них, а уж потом рассказывай свою. По большей части все их рассказы касаются жутких и кровавых событий, но, можешь быть уверен, твой займет достойное место среди них как самый жуткий.
Капитан повернулся и пошел обратно на главную палубу, а я попрощался с Низамом и спустился по лестнице следом за ним. Нельзя отрицать, что моя нынешняя обитель со всеми ее вооруженными, хмурыми и суровыми обитателями уже начинала вызывать у меня определенные опасения. К тому же то, что я принимал за твердую землю, оказалось лишь длинной размытой полоской на горизонте. Де Монтальяка, Жиля и Расула я мог считать своими союзниками, а Низам оказался вовсе не чудовищем, как я было решил, увидев его впервые, но я с болью сознавал, что все равно остался один — раненый, испуганный и в окружении по меньшей мере незнакомом, а по сути совершенно диковинном и чуждом. Даже корабельный кот казался мне мохнатым великаном. Наиболее реальный шанс выжить заключался для меня в том, чтобы покрепче держаться за край капитанского плаща.
Однако в то утро де Монтальяк без каких-либо просьб с моей стороны вызвался быть моим гидом и защитником. Он представил меня по очереди всем членам команды корабля, и каждый матрос с удовольствием отрывался от своих занятий и знакомился со мной. Сначала я все время испытывал искушение спрятаться за спину капитана, но, к огромному своему удивлению, вскоре обнаружил, что члены экипажа не представляют никакой угрозы, хотя их внешний вид заставлял предполагать обратное. Каждый вполне серьезно поклонился мне, некоторые пожали руку, другие приветствовали меня в манере, принятой в их странах. Кое-кто встречал меня тем же жестом, что и Низам, однако среди них не было темнокожих мавров, и это показалось мне странным.
Следующее знакомство оказалось самым пугающим. Капитан уже упоминал Димитрия, огромного и жуткого палубного мастера, и сейчас повел меня к странной маленькой крепостице, вздымавшейся над носовой частью корабля. «Это корабль, Петрок, не просто суденышко», — настоятельно повторял он мне, направляясь к огромной фигуре, склонившейся над точильным станком в скудной тени, отбрасываемой деревянной стеной надстройки, и острящей лезвие алебарды, так что во все стороны летели искры. Наточив очередную алебарду, он передавал ее помощнику, который складывал готовое оружие в грубо сколоченные деревянные ящики, заполненные чем-то вроде топленого сала.
Услышав, что капитан назвал его по имени, человек оторвал взгляд от точильного камня и повернул ко мне лицо, все состоящее из бугров и неровностей — словно в тесто кинули горсть камешков. Тут явно похозяйничала оспа, а одна щека к тому же была начисто срезана, а на ее месте красовалась блестящая плоская полоса зажившей плоти, затвердевшей шрамом. Мясистый нос был сломан у самой переносицы, почти между глазами, маленькими и карими. Коротко остриженные волосы были сплошь седые. Когда он повернулся к нам, я заметил, что тот же острый как бритва клинок снес ему не только щеку, но и правое ухо.