Рэмбо под Южным Крестом

Граф Конрад

— Когда мы вышли из гидроплана, он болтался неподалеку. А сегодня утром он сидел за клумбой против гостиницы.

Гвари вытаращил глаза.

— Ты что — все видишь?

— А ты, следопыт? Ты не приметил даже эту красную повозку? Гвари обиделся и недовольно засопел.

— В джунглях от меня не ускользнет даже змея, — сказал он, по-детски надув губы. — Я читаю следы зверей.

— Я не хотел тебя обидеть, Пит, — Рэмбо взял Гвари за руку. — Извини, я не подумал об этом, — Мне-то чаще приходится читать следы людей.

Гвари не мог долго обижаться. Он шутливо ткнул Рэмбо кулаком в бок и улыбнулся.

— Наверное, потому нас вместе и запрягли, чтобы мы разобрались, где люди, а где звери. Все о'кей, Джон. И что же ты думаешь об этом панамоле?

Рэмбо пожал плечами.

— Ничего не думаю, я вижу — он следит за нами, — и, довольный, добавил: — Это же очень хорошо, Пит!

— Что — хорошо? — не понял Гвари.

— То, что все становится на свои места, — пояснил Рэмбо. — Теперь я окончательно убедился, что Сандерс с Бирсом были правы, и мы на верном пути: Шаве струхнул и, значит, ему есть чего бояться. Я заметил и еще кое-что. Пит, когда мы сходили на берег, ты видел что-нибудь на реке?

— По-моему, она была пуста, Гвари подумал и вспомнил: — С верховьев Луалабы шла единственная моторка и ею управляла женщина. Это была белая женщина, Джон, поэтому я и запомнил ее.

— Правильно, Пит. А когда мы садились в машины, она развернула лодку и ушла вверх по реке, не приставая к берегу. Она возвратилась куда-то сюда, Пит. И бьюсь об заклад, это была мадам Шаве, Рэмбо торжествующе посмотрел на Гвари. Или здесь, среди панамолей, малави и рунди живут еще белые женщины?

Гвари после длинной паузы осторожно спросил:

— Неужели ты думаешь, что Альберу Шаве уже известно, кто мы?

— Нет, Пит, именно это он и хочет узнать. Если Шаве абсолютно уверен, что его нельзя уличить в скупке краденых алмазов, то с чего бы вдруг он так забеспокоился?

— Но ведь не думаешь же ты, что он замешан в истории с полицейским патрулем?

— Как знать, как знать… — Рэмбо задумался, искоса наблюдая за работой синдикатских промывальщиков. — Ведь капрал-то ушел от людей-крокодилов и добрался до полицейского поста. И Шаве неизвестно, что он мог рассказать Сандерсу перед смертью.

— Но капрал Нголле не назвал его имя.

— А может, не успел назвать? Или чего-то боялся? — спросил Рэмбо, продолжая внимательно наблюдать за промывальщиками. И вдруг голова его дернулась, будто его ударило током, и он, улыбаясь, посмотрел на Гвари. — Как ты думаешь, Пит, неужели здесь глинистое дно?

— С чего это ты решил? — удивился Гвари. — Ты же видишь — песок.

— Вот и я так подумал. Надо искупаться вечером, а очень не хочется идти по глинистому дну.

— Хитришь, Джон?

— Знаешь что, Пит, поставь, пожалуйста, еще раз рейку на старом месте: хочу посмотреть, чем занимается наш панамоль.

Гвари отошел к заграждению и поднял рейку. Рэмбо прильнул к окуляру. Панамоля на месте не было Рэмбо чуть сдвинул трубу и успел увидеть лишь его спину, прежде чем он скрылся за отвалами породы.

Глава 6

Мьонге обошел карьер и по тропе, петляющей между могучими деревьями, направился к дому своего господина, человека, который в любое мгновение мог изменить его тело и заставить продолжать свое существование в воде — в мире ушедших предков.

Мьонге было лет восемь, когда на его глазах стая разъяренных крокодилов перевернула лодку, с которой ловили рыбу его отец и мать, и разорвала их на части. Мьонге видел, как забурлила у берега, кроваво запенилась вода, и в ужасе, с криком бросился бежать к краалю. Он метался в бреду всю ночь, и люди, приготовив костер и красную глину, ждали, когда он переселится в страну облаков. Но утром в крааль пришел Шаве, взял мальчика и унес его на руках к себе. И никто из панамолей не сказал ни слова — все опустили головы, чтобы не встретиться со взглядом колдуна, взглядом, который поражает и выжигает внутренности человека. А то, что Шаве — колдун, знали не только взрослые, но и дети, едва научившиеся ходить. Ведь колдуна очень просто отличить по красным глазам и светлой коже. К тому же, кому не известно: чем дальше родина колдуна, тем могущественнее его сила. А Шаве родился за океаном, в такой дали, которую панамоли не могли себе и вообразить. Поэтому и могущество Шаве было беспредельным. Он мог при желании лишить человека рассудка и способности видеть. Он все мог — этот Шаве. Для него не существовало ничего невозможного. И он принес тогда меленького Мьонге в свой дом.

Мьонге смутно помнил, — а может, это было в бреду? — как он долго и мучительно переселялся в страну облаков и никак не мог достичь высоты. Но он все-таки достиг ее и забыл себя. Он не помнил себя до тех пор, пока Шаве не оживил его. Мьонге не знал, выкопал ли он труп из земли или вернул с высоты. Это уже не имело никакого значения: теперь он был зомби — оживший мертвец. И колдун должен был умертвить его второй раз, чтобы съесть тело и стать еще могущественнее. Но Шаве не убил Мьонге — у него и так достаточно был могущества, — он сделал его своей тенью, лишенной и воли, и желаний. И та оболочка, которая когда-то была его телом, уже принадлежала не ему, а его господину. Мьонге знал это и считал справедливым. Так было из века в век, из поколения в поколение.

Мьонге подошел к веранде и остановился, опустив голову. Он не должен был звать господина, господин сам увидит его, когда ему будет нужно, и позовет его в дом или взмахом руки отошлет за ненадобностью. Мьонге готов был стоять в такой позе вечность, если это понадобится его господину. Но ему пришлось ждать совсем недолго. Скоро Шаве увидел его и жестом пригласил войти. Мьонге вошел, не поднимая головы, остановился у порога и только теперь посмотрел господину в глаза: Шаве не любил, когда при разговоре с ним люди прятали глаза, — тогда он подозревал их в неискренности.

Шаве, сидя в низком плетеном кресле, неторопливо закурил сигару, выпустил в потолок клуб дыма и только тогда спросил:

— Что ты узнал еще, Мьонге?

— Они остановились в гостинице, сэр. Ночью не выходили. Утром автобус отвез их на разработки.

— И что они там делали?

— Один носил раскрашенную доску, а другой смотрел на него в трубу, сэр. Давно-давно к вам тоже приезжали такие.

— Топографы? — напомнил Шаве забытое Мьонге слово.

— Топографы, сэр.

Мьонге весь день вспоминал это слово, но так и не смог вспомнить. И теперь удивлялся, как он мог забыть его. Но это действительно было тогда, когда Мьонге был мальчиком. Два топографа несколько дней ходили по участку, и Мьонге даже помогал им носить… Рейку! Это слово вспомнилось сразу, и Мьонге решил поправить сам себя.