Ремесло древней Руси
Шрифт:
К концу изучаемого периода в технике расковки железа в листы произошли какие-то изменения, так как с этого времени кровельное железо начинает вытеснять медь и свинец, применявшиеся ранее в качестве кровельных материалов.
Под 1465 г. Псковская летопись сообщает: «Покрыта церковь святые Софии железом». Железо было, очевидно, еще новым материалом, так как в том же году патрональный храм Пскова — Троицу крыли старым способом «доскы», т. е. свинцовыми пластинками. Начиная с этого времени, железо в качестве кровельного материала применяется постоянно [1217] .
1217
Псковская I летопись 1465 г., 1466 г., Воскресенская летопись 1479 г. — Здесь речь идет об Успенском соборе в Москве, но кровельными мастерами были новгородцы.
Для получения листового железа была необходима массивная плоская наковальня в виде стола.
Ковка листового железа получает развитие с применением механического молота, приводимого в движение водой [1218] .
Особый интерес представляет вопрос о степени специализации кузнечного дела. Такого полного списка специализированных кузнецов, какой нам дают переписные книги XVI в., для более раннего времени нет [1219] .
1218
Ю.М. Покровский.
В Москве листовое кровельное железо называлось «немецким» (Воскресенская летопись 1479 г.); во Пскове нет никаких указаний на иноземное происхождение железа. Вполне возможно, что в XV в. в северо-западных русских городах появилось самостоятельное массовое производство листового железа.
1219
А.В. Арциховский. Новгородские ремесла, стр. 9-10: ножевники — 38 ч., железники — 31, гвоздочники — 21, замочники — 17, стрельники — 9, игольники — 7, секирники — 5, скобочники — 5, лемешники — 3, бронники — 2, сабельники — 2, подковщик — 1.
Но отдельные, случайные упоминания ремесленников в летописи дают нам порой такую узкую кузнечную специальность, что ее существование можно мыслить только в системе развитого, расщепленного на ряд специальностей, ремесла. В XIII в. в Новгороде упоминаются: кузнец, щитники, серебреники, котельник, гвоздочник [1220] . К гвоздочникам, щитникам XIII в. можно прибавить пищальников, киверников, ковшечников [1221] , упоминаемых в документах XV в. в небольших городах.
1220
Никоновская летопись 1262 г.; Новгородская летопись 1234, 1216 гг. — Монгольское нашествие для Новгорода не было таким важным хронологическим рубежом, что и позволяет брать данные за весь XIII в. в целом. Случайность упоминания профессий следует из того, что летописец перечисляет новгородских воинов, павших в той или иной битве.
1221
НПК, т. III, стр. 494 — пищальник в г. Копорье; АЮБ, т. I, стр. 554 — Завещание монаха Симонова монастыря ок. 1460 г. (2 киверника); Н.П. Лихачев. Сборник актов, собранных в архивах и библиотеках, вып. 1, СПб., 1875, стр. 3 (Духовная конца XV в. — Дорон Киверник); НПК, т. III, стр. 883 — ковшечник в г. Яма.
Необходимо пополнить этот список и бронниками, так как целые поселки с этим названием существовали близ Новгорода и близ Москвы. Бронницы на Мете впервые упоминаются под 1269 г., а в XV в. там было много непашенных людей [1222] .
Состояние наших источников таково, что бесполезно даже суммировать приводимые выше отрывочные сведения о ремесленниках, так как они не могут дать даже приближенной картины расчленения ремесла.
Не подлежит сомнению, что одними бронниками, щитниками и киверниками не исчерпывался список специальностей мастеров-оружейников. Должны были быть и мастера, изготовлявшие мечи, стрелы, топоры, шестоперы, копья и т. д. В это время производство каждого вида стального оружия было достаточно сложно и требовало большого профессионального опыта. Что русские ремесленники успешно справлялись со своей задачей, явствует из многочисленных побед русских войск над татарами, литовцами, немцами и другими врагами в XIV–XV вв.
1222
Новгородская I летопись 1269 г.; НПК, т. II, стр. 442.
Одним из немногих образцов мастерства русских оружейников, дошедших до нас, является рогатина тверского князя Бориса Александровича [1223] . Она представляет собою великолепный образец охотничьего и боевого (для пешего боя) оружия. Рожон ее выкован из булатной стали, хорошо сохранившейся до сих пор, втулка оправлена позолоченным серебром, набитым на сталь [1224] .
Говоря о русских оружейниках XV в. никак нельзя пройти мимо интереснейших данных о них, имеющихся в переписке между Иваном III и крымским ханом Менгли-Гиреем.
1223
Опись Московской Оружейной палаты, ч. IV, кн. 3, М., 1885, стр. 62–64; Н. Кутепов. Великокняжеская и царская охота на Руси, СПб., 1896, т. I, стр. 142 (лучший из изданных рисунков рогатины).
1224
Рогатина датируется временем княжения Бориса Александровича (1425–1461). Некоторые эпиграфические особенности надписи на втулке позволяют сузить эту дату.
Надпись имеет элементы вязи, которая получает свое развитие к середине XV в. (См. В.Н. Щепкин. Учебник русской палеографии, М., 1918). Вещи середины XV в. (панагиар 1436 г., потир 1449 г., складень 1456 г. и др.) имеют лигатуры, количество и сложность которых возрастают на протяжении всего XV в. Начертания букв на рогатине близки к вещам 1430-1450-х годов, но эмбриональное состояние вязи позволяет склоняться к первому пределу, т. е. к 1430-м годам.
В 1430 г. князь Борис ездил на торжественную коронацию Витовта в Вильно, куда съезжались монархи чуть ли не всей Европы. Не для этой ли поездки была сделана столь пышная по своей орнаментике рогатина?
Тверская рогатина не одинока. Более скромный экземпляр, выполненный в той же технике, хранится в Киевском Гос. музее. Киевская рогатина близка к ней по размерам, форме, по серебряному рисунку. Различие заключается лишь в художественной разделке серебра.
Может быть с подобной рогатиной нужно связывать рогатину, хранившуюся около 1651 г. у князя Януша Радзивилла, вместе с другими редкостями («Rohatyna moskiewska zlotem nabijand»)? — Я. Смирнов. Князь Януш Радзивилл. — «Труды XIV Археол. съезда», 1910, т. II, стр. 348–349.
Очевидно, московский тип рогатин был вполне определенным и хорошо известным. Заметим кстати, что в сокровищнице Радзивиллов могла сохраниться и какая-нибудь тверская рогатина, так как дочь последнего Тверского князя, бежавшего в Литву, была замужем за одним из Радзивиллов (В.С. Борзаковский. История Тверского княжества, СПб., 1876, стр. 204). Сохранность тверской княжеской рогатины в Москве может быть объяснена следующим местом, приведенным у Татищева (взяв Тверь, Иван III решил посчитаться и с матерью бежавшего Михаила Борисовича, женой владетеля рогатины Бориса Александровича): «Повел? же и Княгиню Тверскую, матерь Княже Михайлову, поимати про то, что пыталъ у нее отсаженiя и каменiя драгаго, и она рекла: „Сынъ мой все увезъ съ собою в Литву“. А потомъ служащiи ей жонки сказаша, что хочетъ сынови послати. И найдоша у нея отсаженiя и каменiя драгаго, золота и сребра много…» (В.Н. Татищев. История России, т. V, стр. 91, 92).
Ежегодно крымский хан и его вельможи просили панцыря у московского князя [1225] . Такие упорные требования русского доспеха со стороны крымских феодалов, имевших в своем распоряжении множество привозных доспехов из Константинополя, Дамаска, Багдада, Милана, являлись лучшим аттестатом работе русских бронников и киверников.
Отметим попутно, что среди русских купцов, ведших в 1480-е годы торговлю с югом, чаще других встречаются торговцы оружием и металлическими
1225
Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымской Ордою, СПб., 1884.
1491 г. Письмо Менгли-Гирея: «Да пожаловалъ князъ велики, прислалъ третьего году пансырь; и язъ ходилъ на недруговъ, да пансырь утерялъ; и онъ бы пожаловалъ пансырь прислалъ» (стр. 122).
Наивная хитрость («утеря» пансыря) прикрывала настоятельное требование доспеха. Иногда в Москву посылались знатоки доспеха для отбора подарков в Крым.
1492 г. «Нын?чя паробокъ мой Касымъ пансырь велми знаетъ, которой онъ похвалить пансырь, ко мне бы еси, брату своему, прислалъ» (стр. 169).
1493 г. «Сего году ординскихъ Татаръ кони потоптали есмя, мелкой досп?хъ истеряли есмя. У тебя, у брата своего мелкого досп?ху просити послалъ есми» (стр. 178).
1226
Памятники дипломатических сношений Московского госуд. с Польско-Литовским, т. I, СПб., 1882, стр. 27 — Ондрюшко бронник, стр. 29 — Борис укладник, стр. 31 — Митя ножевник, стр. 28 — Зиновий сагайдачник, стр. 28 — Сафоник Левонтьев сын игольник.
Для того чтобы русские купцы могли выступать на международном рынке в Крыму в качестве конкурентов дамасским и итальянским купцам, их товар — оружие — должно было давно стать образцовым и первоклассным. Наличие специальных экспортеров оружия говорит о значительном развитии оружейного дела в русских городах XV в.
Не нужно думать, что экспорт ремесленных изделий из Руси — явление, присущее только концу XV в. Западноевропейские материалы случайно сохранили нам интереснейшие сведения о вывозе русских замков в Чехию. В инвентаре Бервеновского монастыря, датируемом 1390–1394 гг., среди различного движимого имущества описаны «три железные замка, в просторечии называемые русскими» (курсив наш. — Б.Р.) [1227] .
1227
А. Ясинский. Чешское свидетельство о русском металлическом производстве в XIV в. — «Сб. Учено-литературной общ. при Юрьевском университете», т. I, Юрьев, 1898, стр. 54–55. — Термин «русские замки» не был случайным, он держался очень прочно. Так, в 1460 г. вновь упоминаются русские замки в Чехии.
Оба свидетельства относятся к одному и тому же времени — к концу XIV в. Как ни отрывочны и случайны эти показания, значение их для истории ремесла трудно переоценить.
Мы узнаём, что именно в то время, когда русское ремесло начинает возрождаться и расти, возобновляется русский экспорт в Центральную Европу.
2. Литейное дело
Литейное или «котельное» дело XIII–XV вв. может быть изучено нами несколько лучше, чем кузнечное, так как сохранилось большее количество подлинных вещей и имеется несколько летописных указаний об отливке колоколов, пушек и других медных изделий [1228] .
1228
Литература, посвященная исследованию меднолитейного дела, насчитывает несколько десятков названий и распадается на два раздела: описание крупного литья (пушек или колоколов) и мелкого культового литья (кресты, змеевики и т. п.). Техническая сторона не изучена и не обобщен материал разных производств. Артиллеристы изучали только литье пушек, не затрагивая соседнюю область — производство колоколов, которое в свою очередь изучалось изолированно.
О крупном литье см.: Н.Н. Мурзакевич. О пушечном литейном искусстве в России. — ЖМНП, 1838; Н.Е. Бранденбург. Исторический каталог Артиллерийского музея, СПб., 1877; П. Сытин. Пушечный двор в XV–XVI вв. — «Московский краевед», 1929, № 2; А.П. Лебедянская. Очерки из истории пушечного производства в Московской Руси. — Сб. исследований и материалов Артил. историч. музея, т. I, М.-Л., 1940; Н. Оловянишников. История колоколов и колокололитейное искусство, М., 1912; А.И. Семенов. Новгородские и псковские литейщики XVI–XVII вв. Сб. Новгородского общ. любителей древностей, вып. IX, Новгород, 1928.
Частично затрагивается литейное дело XV в. в работе В.А. Богусевича Литейный мастер Михаил Андреев. — «Новгородский исторический сборник», Л., 1937, вып. 2.
Выводы исследователя отличаются остроумием и бездоказательностью. Располагая только несколькими надписями на псковских колоколах, содержащих даты (1520–1551) и имена мастеров, Богусевич построил занимательную по своим подробностям картину: псковский поп Михаил Андреев оказывается внуком Аристотеля Фиораванти, приехавшим в возрасте 20–30 л. из Москвы во Псков в качестве известного мастера. «Здесь молодой Фиораванти сложил с себя сан и отдался уже целиком своей основной и более привычной для него профессии» (стр. 90). Исследователь точно знает, что у «потомка итальянских выходцев» характер был «предприимчивый и мятежный» (стр. 89). Во Пскове оказались и другие внуки Аристотеля — Тимофей Котельников, Онуфрий и дьяк Максим. Автору известны и правнуки итальянского зодчего: Матфейко и Куземка.
Все это нагромождение гипотез сопровождается категорическими утверждениями вроде: «нам представляется несомненным», «он был не кем иным» и т. д.
Меднолитейное дело носило название котельного. Котельные слободы в городах нередко располагались рядом с кузнечными, что, вероятно, также вызывалось условиями огнеопасности котельного ремесла. «Онтон Котельник» упоминается в летописи под 1216 г. [1229] Этот термин в качестве обозначения литейщиков вообще держится вплоть до XVII в. Но наряду с этим общим понятием довольно рано появляются особые термины для более узких специальностей: «колокольники» и «пушечники».
1229
Новгородская I летопись 1216 г.
Изредка эти понятия смешивались: пушечники лили колокола, колокольники лили мелкие поделки. В монастыре Пафнутия Боровского есть колокол, отлитый Федькой пушечником в 1487 г. [1230] Известен крест, изготовленный колокольником [1231] .
Знаменитый Аристотель Фиораванти характеризуется как «пушечникъ нарочитъ лити ихъ и бити ими; и колоколы и иное все лити хитръ велми» [1232] .
Подобное смешение функций, обусловленное однородностью технических приемов, не опровергает существования более узкой специализации в меднолитейном ремесле [1233] .
1230
А.С. Орлов. Библиография русских надписей XI–XV вв., 1936, стр. 136: «А делал Федько пушечник». — Колокол отлит 10 октября 1487 г.
1231
В.Н. Перец. О некоторых основаниях для датировки древнерусского медного литья, 1933, стр. 33 и 9. — Крест 1636 г. «лил мастер Семен Исаев Колокольников».
1232
Никоновская летопись 1475 г.
1233
Использованный нами выше сравнительный материал по Новгороду XVI в. дает следующие специальности: котельники — 35 ч., крестечники — 19, медники — 8, плавильщики — 3 (А.В. Арциховский. Новгородские ремесла, стр. 12–14). Сюда же, может быть, следует отнести пуговичников и колечников. Правда, пуговицы могли изготовляться из кости, а кольца из серебра и золота, не только из меди.