Решающий шаг
Шрифт:
— Служу нашему вождю Ленину!
Трудно было не улыбнуться, глядя на байского батрака, браво рапортующего командиру-большевику. Улыбались Чернышов, Артамонов, стоявшие вокруг них рабочие и солдаты, улыбался и сам Мавы, поглаживая рыжеватые усы. И вдруг он чего-то застыдился.
— Товарищ командир, — снова обратился он к Чернышову, — я это сделал ненарочно. Не совладал с гневом, хватил через край... Вы уж простите меня.
Чернышев, не понимая его, спросил:
— В чем ты провинился, Мавы?
— Я... я раабил приклад ружья.
Иван Тимофеевич обнял простодушного батрака:
— Это пустяки,
При этих словах Артык почувствовал укор совести: он был убежден, что мукомола Керима убил Куллыхан, а ему так и не удалось найти хромого мирзу и отомстить за смерть товарища.
Глава десятая
Великая Октябрьская революция смела правительство Керенского со всеми его краевыми, областными и губернскими комитетами и комиссарами. В городах Закаспийской области, как и во всем Туркестане, власть перешла к Советам. Большевики должны были взять на себя руководство всеми делами управления. Но их организации были слишком малочисленны. Даже в таких городах, как Ашхабад и Кизыл-Арват, большую часть депутатских мест все еще занимали эсеры, меньшевики и буржуазные националисты, прикрывавшие свою предательскую работу «левыми» фразами о свободе и демократии.
Такое же положение было и в Теджене. Исполнительный орган Тедженского совета состоял из пяти человек: председателя, которым после Октярьского переворота стал большевик Иван Чернышев, и четырех членов — одного рабочего с хлопкового завода, школьного учителя-меньшевика, эсера из местного гарнизона я бывшего писаря волостного правления Куллыхана, представлявшего туркменскую часть населения.
Взять в свои руки власть было только началом дела. Перед большевиками стояла сложная задача: перестроить старый чиновничий аппарат управления, освободив его от чуждых элементов и укрепив своими, преданными советской власти людьми. Во всем Туркестане, как и в Закаспийской области, готовых кадров для этого не было. Среди туркменской части населения на тысячу людей приходилось только семь-восемь мало-мальски грамотных людей, да и те были отравлены религиозным дурманом и воспитанной в них со школьной скамьи преданностью царскому трону. Население аулов было сплошь неграмотным, и потому задача вовлечения дейхан в советскую систему управления представлялась особенно сложной.
Но зато не было недостатка в авантюристах, которые пользовались темнотою народа, еще не осознавшего своих прав, предоставленных ему советской властью.
В столице области, в Ашхабаде, областной совет после октябрьских дней стал именоваться «Советом Народных Комиссаров Закаспия». В Закаспии это был высший орган власти, им руководили большевики. А туркменские и азербайджанские националисты создали в Ашхабаде свой мусульманский орган, так называемый «Национальный комитет», который тоже претендовал на управление областью. Во главе этого комитета встал царский полковник Ораз-Сердар. «Национальный комитет», Опираясь на аульных баев, торговцев и мусульманское духовенство, почти открыто сколачивал кадры контрреволюции: формировал конный дивизион из возвращающихся с фронта туркменских кавалеристов и офицеров-корниловцев, создавал свои организации на местах и готов был поддержать любого авантюриста, который был бы способен возглавить вооруженную борьбу против советской власти.
К этому времени в Теджене вновь объявился вернувшийся из Афганистана Эзиз Чапык. «Национальный комитет» превозносил его имя как «национального героя». Прибыв в Теджен, Эзиз стал собирать вокруг себя всех недовольных новой властью. Некоторые главы племен, баи, торговцы, чиновники охотно шли к нему. И Эзиз всем им обещал и защиту и помощь. Находилось немало легковерных, не разбирающихся в политике юношей и из дейханской молодежи, которые верили в честность его обещаний «защищать национальные интересы туркмен», и вступали в отряд его нукеров.
В качестве советников Эзиз приблизил себе «почетных», как он их называл, людей из аулов: Гарры Моллу от канала Векиль, Алты-Сопы с канала Бек, от Утамыша — Анна-Курбана Юмуртгачи, от Кяля же — Халназар-бая. Этим он хотел подчеркнуть свою верность старым племенным обычаям.
Так в Теджене и в ближайших к нему аулах начали действовать две силы, две власти — совет депутатов и Эзиз-хан. Совет организовывал Красную гвардию, Эзиз собирал отряд из бывших своих нукеров и из джигитов, вернувшихся с фронта.
Артык после уличного боя в Теджене некоторое время жил в своем ауле, а затем снова направился в город. Он все еще плохо разбирался в политических событиях, и трудно было ему избрать себе путь. Голос совести подсказывал ему, что он должен оставаться с такими людьми, как Иван Чернышов. Но в совете сидел не только Чернышов, но и Куллыхан. Как можно идти одним путем с Куллыханом — человеком, у которого нет ни чести, ни совести?! Артыка угнетало то, что Иван даже после той кровавой ночи продолжал сидеть в совете рядом с таким негодяем.
Молод и горяч был Артык. Слишком сильно говорила в нем личная ненависть к хромому писарю. Может быть, поэтому и усомнился Чернышов в правильности обвинений Артыка, который утверждал, что в ту ночь Куллыхан был на стороне мятежников и что он убил мукомола. Никто, кроме него, не видел Куллыхана в бою, да и сам Артык видел только тень похожего на хромого писаря человека, бежавшего вдоль забора. В ночной темноте нетрудно было и ошибиться. Правда, Чернышов и сам не очень доверял бывшему писарю волостного правления, связанному всем своим прошлым с теми чиновниками, которые всегда сидели на шее народа. Мало верилось в то, что Куллыхан перешел на сторону большевиков из честных побуждений. Но трудное положение было у Чернышова в совете. Ему приходилось учитывать неблагоприятное соотношение сил и дорожить даже голосом Куллыхана, пока тот шел вместе с большевиками.
С первых же минут Иван Тимофеевич почувствовал раздвоение в душе Артыка и, несколько раздраженный его упрямством, нахмурился.
— Артык, — заговорил он, сердито пощипывая усы,— я был о тебе другого мнения. Считал тебя революционером, начавшим понимать правду. Теперь вижу — ошибся.
Неужели ты все еще не понимаешь, что советская власть — это не только рабочая, но и твоя, дейханская власть? Ты бедняк — и я бедняк. Ты был угнетаем — и я тоже. Наше место в совете...
— И хромой мирза был «угнетаем»? — насмешливо перебил Артык. — И его место в совете?