Решающий шаг
Шрифт:
«Два барана, вьюк пшеницы и сверх того —что захочешь...» Что за щедрость! В нынешнее голодное время кому такое приснится? Ведь это хлеб и мясо на три-четыре месяца. Кто же откажется от такого добра? Можно обрадовать мать, похвалиться удачей перед молодой женой да еще уделить кое-что от дарового хлеба такому бедняку, как Гандым. Какое счастье выпало на долю Артыка!..
Но не так думал Артык. «Поешь сладко, да горька будет отрыжка. Овца, отбившаяся от стада, становится добычей волка. Нет! Не нужно мне ни добычи хитрой борзой, ни вони ее». — И он, спокойно взглянув старшине в глаза, отказался от его дара.
— Арчин-хан, спасибо — мне ничего не надо. Я как-нибудь проживу. Но дейхане голодают. Если можешь, хоть немного помоги им!
Стрела, пущенная старшиной, попала не в дичь, а в камень, и от звука ее удара дрогнуло сердце Бабахана. Кровь его вдруг вскипела от гнева и ему хотелось сказать: «Терпишь — ну и терпи, твое дело!» Если б это было время, когда он отправлял Артыка под конвоем в тюрьму, он бы сказал и порезче. Но теперь нельзя. Теперь просишь охраны — не допросишься, а получишь — она ни на что не годна. Дейхане действительно голодны и обозлены, обидишь одного — все разнесут и разграбят. А кому жаловаться? Кто защитит? Уж не Антонов ли, у которого подрезаны крылья? Или комитет, которого и в городе не слушают?.. От этих мыслей гнев Бабахана перешел в скорбь, и он с видимой озабоченностью и печалью в голосе стал объяснять свое положение.
— Ах, что и говорить, мой сын-хан! Как подумаешь о положении бедного народа — хлеб застревает в горле. Хоть возьми изо рта и отдай. Но что толку, если я отдам даже все, что имею? Ведь это все равно, что толокно замешать в реке. Тут нужны серьезные меры. Горе народа — мое горе...
Артыку уже было невмочь слушать болтовню Бабахана, и он прервал его:
— Арчин-хан, а говорят, для голодающих дейхан уже отпущен хлеб.
— Ах, если б это было так, братец, разве я первый не сообщил бы эту радостную весть народу?
— А вот в кооперативных лавках что-то дают.
— Это, друг мой, только для жителей города. Да и то дают там поименно, по членским книжкам и самую малость. Как говорят дети — дал попробовать, да спрятал.
— А говорят, каждый мирза, каждый толмач имеет по сотне таких книжек.
— Это такая же болтовня, как и слух о том, что в Тедженке появилась вода.
— А еще говорят, что Бабахан-арчин продал имена жителей своего аула узкоштанникам. Это правда?
— Что, что?
— Говорят, что в городе торгуют именами людей! Что Бабахан-арчин наживается на этой торговле!
Выражение лица старшины сразу изменилось. Вены на шее у него вздулись, морщины на лбу пришли в движение, черные глаза уставились на очаг. Он хрустнул пальцами, откашлялся а в замешательстве плюнул на ковер. Потом спросил сдавленным голосом:
— Артык, ты говоришь это шутя или серьезно?
— Арчин-хан, разве торговля людьми — шутка?
— Кто же это торгует людьми?
— А когда Ташлы-толмач подрался с Куллыханом, кто дал им в руки карандаш и сказал: «Пиши»?
— Артык, ты не придирайся к тому, чего нет, скажи сразу: что у тебя на сердце? Если ты считаешь, что я виновник того, что тебе пришлось шесть месяцев отсидеть в тюрьме, скажи прямо. Я тебе не игрушка, я все же арчин!
Артык сдвинул брови и хмуро посмотрел на старшину:
— Арчин-хан, зачем виляешь? Если за тобой нет вины, почему не говоришь спокойно?
— Я не хочу больше разговаривать.
— Ах, вот как! Тогда слушай: я пришел спросить у тебя отчет о тех проданных людях.
— Ты не стоишь надо мной, и я тебе не обязан давать отчет.
— Нет, я теперь господин над тобой! — крикнул Артык. Голос у него задрожал.
— Жаль, что ты под моей крышей. А то я знал бы, как ответить тебе!
— Тогда выйдем отсюда!
Когда они оба, дрожа от злобы, вскочили с мест, перепуганная жена Бабахана Набат завопила:
— Увы, горе мне! Э! Слышишь, тебе говорю: опомнись! Артык-джан, сынок, не связывайся с ним! Слышишь?.. Эй, люди! Спасите! Они убьют друг друга! Эй, помогите!
Едва Артык и Бабахан вышли за дверь, как откуда-то появился Сары. По возбужденному виду мужчин и крикам Набат он сразу понял, что дело тут не в простой драке. Сары приветствовал хозяина дома. Бабахан угрюмо ответил ему. Потом Сары почти насильно втолкнул обоих в кибитку, усадил их и постарался все обратить в шутку.
— Что это у вас тут произошло? — спросил он.
Артык, кажется, еще нет морозов, — почему ты дрожишь? Арчин-хан, и тебя как будто знобит?
— Нет, это у него лихорадка, — угрюмо ответил старшина. — Я хотел дать ему лекарство, да ты помешал.
— Лекарство от моей лихорадки — забить тебе зубы в глотку! — отрезал Артык и угрожающе поднялся.
Набат вновь закричала:
— Ай-ую!.. Сары-ага, отец сегодня не в своем уме. Уговори Артыка, пусть оставит его.
Сары поспешил успокоить Артыка. Узнав о причине ссоры, он вдруг объявил старшине, что пришел по тому же делу. В конце разговора он тоже вскипел и сказал:
— Арчин-хан! Не один Артык, не я один — все требуют от тебя отчета!
Старшина молчал, словно лишился языка. Он ухватился всей пятерней за подбородок и опустил голову. Видя, что толку от него не добиться, Артык вышел из кибитки и направился прямо в город.
Глава восьмая
Чернышев давно ждал Артыка и встретил его упреком: разве так поступают друзья? Артык с укоризной посмотрел на него:
— Иван, не тебе, а мне надо обижаться. Мы — друзья. Я приходил к тебе сто раз, а ты — ни разу! Я женился, а ты даже не приехал поздравить меня. Если не хочешь меня обидеть, приезжай в гости, иначе больше не приду к тебе.
Иван Тимофеевич рассмеялся и похлопал Артыка по плечу:
— Ладно, Артык, договоримся так: ты не обижайся, и я не буду обижаться. Приезжать в гости хорошо, когда у хозяев есть чем угостить. А твое нынешнее положение мне известно.