Решающий шаг
Шрифт:
Однажды Мехинли со страхом заметила, что и Хал-назару она, видимо, стала казаться привлекательной. Она потеряла покой: ночью не могла уснуть, днем боялась попадаться на глаза баю. Но в мае неожиданно вернулся Мавы. Мехинли совсем расцвела от радости и еще больше похорошела. С ее пунцовых губ уже не сходила улыбка, щеки заливал румянец, а в смеющихся глазах ее затаилось трепетное ожидание счастья.
Приезд Мавы не доставил Халназару никакой радости. Он заметил с первого же взгляда, что его приемный сын вернулся другим человеком. Прежде вялый и робкий, Мавы имел теперь мужественный, независимый вид и смело смотрел в глаза. Здороваясь с Халназаром, он притворно улыбнулся и пристально посмотрел ему в лицо холодными голубоватыми глазами. От этого взгляда сердце бая тревожно забилось, но он решил встретить Мавы с таким же почетом, с каким провожал на тыловые работы.
— Молодец! Молодец! Поздравляю, — ласково заговорил он. — Озарены наши очи, вернулся наш сын. Вернулся Мавы, моя гордость... Садып-бай, пусть будет у нас сегодня праздник. Ах, Мавы, Мавы! Мне ни во сне, ни наяву не приходило в голову, что тебе, сыну бая, придется идти в рабочие. Не знаю, то ли я оказался слишком беспечным, то ли такова уж была судьба, но я еще не успел ничего предпринять, как тебя уже отправили. Правда, тогда на мою голову посыпалась куча несчастий. А тут моего Мелекуша поймали у повстанцев и меня чуть не причислили к этим разбойникам. Ты сам понимаешь, что могло быть: меня и сыновей могли посадить в тюрьму, могли казнить. Сам аллах защитил меня — я вывернулся из беды. После этого я сейчас же начал хлопотать о тебе. Я подал t жалобу на обидевшего меня баяра-полковника прямо генералу, потом — самому губернатору. «Раз я служу царю, мой сын не должен идти на тыловые работы, его по ошибке отправили, надо его вернуть», — требовал я. Наверное, моя жалоба помогла — тебя освободили. Тысячу раз благодарение аллаху — ты жив-здоров и вернулся благополучно.
Мавы возвращался в аул сжигаемый жаждой мести. Но хотя он и видел, что Халназар нагло лжет, все же не решился что-либо возразить баю. Что-то отняло волю у обманутого батрака — то ли ласковые слова бая, говорившего чуть не со слезами на глазах, то ли чарующий взгляд Мехинли, то ли опасение за свою судьбу, а может быть, и то, и другое и третье. Чего добился бы Мавы, вступив в пререкания с хозяином? Кто встал бы на его защиту? Куда было ему идти? И не ясно ли, что в этом случае Мехинли была бы для него навсегда потеряна? Посчитаться с баем, конечно, нужно, но не лучше ли выждать время?..
Не зная, как ответить баю, Мавы потупился. А Халназар продолжал сыпать ласковыми словами: — Ты, сынок, четыре года служил мне верой и правдой, полгода пробыл на тыловых работах. То, что ты для меня сделал, не сделает и родной сын. Не придумаю, как и отблагодарить тебя. Ты, сын мой, пока отдохни, не работай, не поднимай даже хворостинки. И присмотри себе невесту. Женю тебя, поставлю кибитку. И ты достигнешь счастья, и я буду доволен. Пусть будет проклято и сиротство и одиночество! Посмотри: ты весь в грязи. Жена! Приготовь новую одежду для Мавы. Еще одну приготовь на смену. Прикажи Мехинли — пусть следит, чтобы ни пылинки не было на его одежде! Он приехал усталый, пусть отдохнет. Пусть крепкий зеленый чай и вкусная пища будут всегда подле него.
Халназар больше всего опасался, что Мавы, вернувшись, раскроет его обман, опозорит перед людьми. Видя, что Мавы совсем размяк от ласковых слов, он понял, что опасаться больше нечего. Можно даже попытаться восстановить Мавы против Артыка, которого с некоторых пор Халназар стал считать главным своим врагом.
В то время как большинство туркмен, мобилизованных на тыловые работы, было отправлено в дальние места, Мавы посчастливилось остаться на Туркестанской железной дороге. С непривычки ему первое время трудно пришлось. Не сразу свыкся он с тяжелыми земляными работами, с жизнью в грязных бараках, с необычной пищей, которую вначале не мог есть. Он отправил Халназару несколько писем, прося помощи, но ни на одно из них ответа не получил. Тяжело было сознавать, что он обманут самым бессовестным образом. Те, что пошли на тыловые работы по найму, все же как-то обеспечили семью и сами имели немного денег. Он же, кроме пятидесяти рублей, данных ему Халназаром в день отправки, не получил ничего. Мавы не раз бывал на рабочих собраниях, слышал речи о классовой борьбе, о баях и бедняках, и приехал в аул с твердым намерением рассчитаться с Халназаром за все. Но бай оказался таким приветливым, добрым. Даже когда Мавы попытался напомнить о письмах, Халназар ничуть не смутился и лицемерно ответил:
— Я четыре раза посылал тебе по сто рублей — два раза по почте и два раза через людей. Но разве в наше время можно доверять деньги почте и людям? В своем ауле нет покоя от лиходеев... — И он со слезами на глазах рассказал, как обидел и опозорил его Артык. — Сын мой, — сказал он Мавы, и голос его задрожал, — вся надежда на тебя. Нет у меня другой опоры. Баллы — слабый, несчастный человек. Он даже со своей женой не может справиться. Если и ты не отомстишь за меня, придется сойти в могилу под тяжестью несмытого оскорбления и позора...
Услышав имя Артыка, Мавы вспомнил, как тот хлестал плетью Баллы, и неприятный холодок пробежал у него по спине. Но милость «отца» была так велика, так безгранична, а сияющие глаза Мехинли смотрели на Мавы с таким ожиданием и надеждой, что он совсем растерялся. Вспомнив, что «обещание на вороту не виснет», он принялся утешать бая.
Мехинли встретила Мавы, как потерянное счастье. В уголке черной кибитки она порывисто обняла его и крепко поцеловала. Чувствуя за собой поддержку Атай-ры-гелин и помня, что сам Халназар приказал заботиться о Мавы, она перестала остерегаться халназаровой родни и не отходила от Мавы ни на шаг. Она не знала, где его посадить, чем угостить. Перед тем как заварить чай, она вытирала своим платком и без того чистый чайник, на завтрак приносила ему масло, смешанное с арбузной патокой, верблюжьи сливки. Где видел Мавы такую заботу? При каждом удобном случае Мехинли прижималась к нему, горячо дышала в его желтоватые усы. Какое для Мавы счастье! «Оказывается, после голода бывает изобилие, после испытаний ~ исполнение желаний», — думал он. И в то же время его радость отравляла тревожная мысль: «Что же это такое! Я — сын Халназара или возлюбленный его жены? То и другое — несовместимо». Несколько дней он раздумывал об этом и решил поделиться своими сомнениями с Мехинли.
— Майса моя, — печально заговорил он. — Халназар-бай — мой отец. Ты — его жена.
Мехинли рассмеялась:
— Ты разве не понимаешь, какой он мне муж, а тебе — отец?
— Это понятно.
— Что ж ты хочешь сказать?
— Он хочет женить меня, велел искать невесту. Но сердце мое — с тобой. Как же быть?
Мехинли обняла Мавы и прижалась щекой к его щеке.
— Пока жива, не отдам никому! — с жаром проговорила она.
— А Халназар?
— Халназар-бай. для меня не лучше нашего пса Алабая.
— А что скажут люди?
— Пусть что хотят, то и говорят.
— А если узнает Халназар?
— Пусть... Кто же, войдя в воду, стесняется своей наготы? Довольно мне ходить с опущенными глазами! Взойдет луна — весь мир ее видит.
— Майса моя, тогда нам нельзя здесь жить.
— Мавы, милый! Ведь ничто нас не привязывает к этому дому. Разве мало места на земле? Уйдем! Хуже, чем здесь, нигде не будет.
Мавы прижал Мехинли к груди и покрыл ее щеки горячими поцелуями.
— Майса моя, ты успокоила мое сердце! С этой поры считай, что я здесь только ради тебя. Ты — моя и я — твой. Что суждено, пусть будет суждено нам обоим. Но я прошу тебя: будь осторожна, нашу любовь надо пока скрывать от всех.
Мехинли согласилась, но тут же подумала: «Вряд ли удастся уберечься от глаз Атайры-гелин».
Вскоре Халназар призвал к себе Мавы и спросил:
— Ну что, сынок, нашел себе девушку по сердцу? Или тебе понравится та, которую я выберу? Говори — чью дочку тебе привезти?
Мавы сказал то, что было больше всего по душе Халназару:
— Отец, стоит ли сейчас думать о тое? Время теперь беспокойное... Мне кажется, со свадьбой можно и подождать.
— Молодец, сынок, такого ответа я и ожидал от тебя!