Республика - победительница
Шрифт:
Быть может, таким способом проявлялся наш извечный комплекс "недооцененного защитника Европы", который мог бы свидетельствовать о нашей вечно неисполненной любви к западной части континента. Хотя – стоит признать – не все страдали этой болячкой. Были и другие комплексы, как правило, имперские. Что вовсе не должно удивлять в государстве, помнящем себя державой, которая получила от соседей по рукам и в конце концов сама сделалась добычей империй. Потому-то эта польская державная импотентность порождала по-настоящему любопытные фантазии. Случались исключительно эгоистические видения Польши, державной для самой себя и просто так. Хаска и Стахович в "Снах о могуществе" описали, к примеру, книги полковника Романа Умястовского (кстати, главы пропагандистской службы Смиглого-Рыдза в 1939 году), который под псевдонимом Болеслав Жарновецкий в романах Год 1974 и Год 1975, изданных в 1927 году, описывает нашу страну как мегадержаву, поставившее всему миру шах, поскольку заключила союз с Японией, Францией и – ладно, чего уж тут поделать – Чехословакией. Во всяком случае – в той тревожащей весь мир конфигурации именно Польша ведет победные сражения с Германией, Россией и, что в те времена должно было звучать чуть ли не святотатством, с Соединенными Штатами и Великобританией.
Чтобы лучше понять, в чем тут суть, возьмем, к примеру, такой вот отрывок из Года 1974:
Великопольские армии вел генерал Анджей Вильконь. Главнокомандующий, определяя для него роль молота, которым он должен был разбить на кусочки германские панцири и щиты, сказал:
– Ударишь и дойдешь до Берлина.
– Ударю и дойду до Берлина! – словно эхо сказал генерал. У него смеялись глаза, а радость наполнила мужественное сердце.
Так вот в 1927 году мечтал будущий глава польской пропаганды. В реальной истории все эти мечты закончились пшиком. В качестве любопытного факта можно лишь сообщить, что в ночь с 6 на 7 сентября 1939 года Умястовский выступил со знаменитым воззванием относительно эвакуации Варшавы на восточный берег Вислы и создании там новых линий обороны, то есть с тем же решением, которое реализовалось в альтернативной истории. И в альтернативной истории из этого кое-что вышло. Но вот в действительной истории приказ главы пропагандистского ведомства вызвал в Варшаве страшную панику и истерию. После краха Польши Умястовский эмигрировал в Великобританию, где в 1982 году умер.
Но в альтернативной истории полякам зато удалось дойти до Берлина.
ЗАПАДНЫЕ ЗЕМЛИ
Перед войной то тут, то там вывешивали пропагандистский плакат с надписью: "Мы здесь не со вчерашнего дня, мы доставали далеко на запад". На фоне карты германско-польского пограничья на нем стоял Болеслав Храбрый с мечом. А на фоне вычерчены три границы:
Первая – граница довоенной Польши с надписью "СЕГОДНЯ".
Вторая – захватывающая не только Щецин и Волин, но и Рюген, касающаяся Берлина и оставляющая Лейпциг с нашей стороны – это граница Польши во "ВО ВРЕМЕНА БОЛЕСЛАВА".
А имеется еще и третья линия, обозначающая территории, которыми мы владели "КОГДА-ТО", она расширяет польское (славянское) Поморье до самого Любека.
В альтернативной истории, после расчленения Германии и ввода в нее польских оккупационных войск, Варшаве захотелось реализовать на западе свои территориальные мечты. Поэтому – точно так же, как и после завершении войны в реальной истории – Польша попыталась протянуть руки к Одеру и Лужицкой Нейсе.
Идея проведения наших западных границ именно таким вот образом не была чем-то новым. Линия Одера и Нейсе – это, попросту, наибольшее из возможных сокращение потенциального фронта с немцами: от естественной преграды на юге, которыми являются Судеты, до Щецинского залива на севере расстояние всего лишь 300 км. "Меньше" граничить с Германией уже просто невозможно. Большего сужения нигде нет. И потому-то видения перемещения Польши на запад выдвигались уже перед Второй мировой войной.
Уже упоминаемый Роман Умястовский, который желал вести великопольские армии генерала Вильконя на Берлин, так писал в 1921 году об оптимальной западной границе Польши: "клин Нижней Силезии ворвался между Чехией и Польшей (…). Чешский нейтралитет или же активность (в нашу пользу) так и соблазняют стесать его, дойти до Судетов. Линией, к которой будут стремиться наши армии (…), которая обеспечит нашу нормальную государственную жизнь, станет фронт, опирающийся флангами на море и судетские горы (триста пятьдесят километров)".
И не одно только Умястовского соблазняло подобное стесывание. Польские ученые авторитеты – в том числе и Ежи Смоленьский, руководитель межвоенного Географического Института Ягеллонского Университета, или же Зигмунт Войцеховский из Познаньского Университета (в реальной истории, после войны – создатель знаменитого Западного Института) – согласно утверждали, что без границы по Одеру и Нейсе Польша на западе практически беззащитна.
ПОЛЬША ЗАБИВАЕТ ПОГРАНИЧНЫЕ СТОЛБЫ В ОДЕР И НЕЙСЕ
В межвоенный период планы установления линии границы вдоль Одера и Нейсе были абсолютно нереальными. И то, что действительной истории граница Польши и вправду была так проложена, по сути дела можно рассматривать как исполнение невероятных видений автора фантастического романа.
Но и в альтернативной истории поляки, весьма самоуверенные после победной кампании 1939 года решились каким-то образом связать друг с другом германское Поморье и Силезию.
Англия и Франция таким замыслом восхищены не были: да, союзники намеревались разбить политическое и национальное единство Германии, а еще навечно вырвать милитаристские клыки – только им не хотелось унижать немцев понапрасну. Польша на этих территориях отсутствовала уже 800 лет, - объяснялись западные дипломаты в Варшаве. – А даже когда и была, сложно было назвать ее Польшей в современном понимании этого слова. Там практически нет польских следов. Весь культурный пейзаж чисто немецкий. Там проживают практически одни немцы, там их где-то миллионов десять, что вы с ними сделаете?
Только Польша уперлась. Бек аргументировал, что только лишь таким способом Республика сможет урегулировать свою западную границу, опереть ее на более-менее широких реках, а ведь это как раз реки позволили нам эффективно защищаться. А ну как, - делал ход Бек, - Германия, несмотря ни на что, возродится? Снова нам позволять окружить себя с севера, юга и запада? Отступать за Вислу?
Союзники были в бешенстве. С поляками традиционно разговаривать было нелегко: они были упрямыми и в переговорах применяли тактику "ни шагу назад". У союзников начало возникать огромное желание бросить эту доставляющую столько хлопот Польшу и передать обязанности "щита Европы" кому-нибудь другому – вот только этого "кого-то другого" нельзя было найти днем с огнем.
А поляки, прекрасно это понимая, продолжали вертеть союзникам дырку в брюхе. Они не желали уступать, точно так же, как в реальной истории не желали уступить Сталину рижскую границу, хотя на эту границу у них не было никаких шансов (и как раз это упорство не только доводило Черчилля до отчаяния, но и, скорее всего, похоронило польские надежды отыграть себе хотя бы Львов).
Вот только в альтернативной истории, в отличие от действительной, поляки, так или иначе, уже присутствовали на тех территориях, которые хотели захватить: ведь они представляли оккупационную администрацию в Восточной Пруссии, в Силезии, и над завоеванным в тяжелых боях Гданьском. Помимо того, они содержали оккупационные гарнизоны в Лужице, в Саксонии, в Бранденбурге и Мекленбурге. Польские солдаты служили там вместе со словаками, венграми и войсками из прибалтийских стран. Одним словом – с новыми центрально-европейскими коллегами, которых Польша пригласила попировать на труп побежденной Германии в рамках сплочения регионального сотрудничества.