Революционер
Шрифт:
– Эй, с какого перепугу? – он даже обернулся и пошёл задом наперёд, – Я ещё никуда не собираюсь!
– Ты уже триста лет как не собираешься, дружище, – усмехнулся я, – Я, наверное, для войны не сделан.
– Я сделан, и что с того? Мы другим помогаем за просто так, поверь это лучше чем ошиваться в городе, работая на себя. Куда ты сейчас денешься? Работу тебе не найти, сразу говорю, а если и найдёшь, то платить тебе там будут копейки по сравнению с тем, что тебе здесь дают каждый месяц!
– Да что ты прямо... – попытался перебить я, но доберман строго продолжил:
– Ты восемь лет держался за пулемёт, и после этого возьмёшься за швабру? Пойми, не приживёшься ты на гражданке. Зажмут там тебя, и подашься в бандиты – всё необходимое у тебя и сейчас есть.
– Да не хочу я больше никого убивать, Добб!
– Убивать? Да кого тут убивают? Ты настоящих войн не видел! – Добб развернулся и пошёл как обычно, – Мы тут все в основном строители, не видишь что ли?
– Да? А то месиво, что мы устроили под Красноярском, – я кивнул в сторону железной дороги, на которой сейчас стоял наш локомотив, – Тоже не убийства?
Мой друг слегка задумался, а потом улыбнулся.
– Вообще давно мечтал о такой заварушке.
– Добб, ты охренел что ли? – прямо спросил я, – Мы три десятка зверей угробили!
– И что?
– И то, Добб! У них наверняка были семьи, дети и друзья...
– О них надо было думать им, когда они полезли грабить нашу провизию, да?
– Замечательно, а о ком думать нам? – я всплеснул лапами, но сержант этого даже не увидел.
– Слушай, на что ты жалуешься, я не пойму.
– О том что мы слишком много народу положили!
– Я положил больше, чем весь наш вагон вместе взятый, – не весело буркнул доберман, – Я уже привык.
– Ты-то привык, ты триста лет уже живёшь!
– К этому привыкаешь за месяц, – бросил мой друг, – походишь с моё на боевые – и привыкнешь как миленький.
– Да пошёл ты, – только и сказал я, – Я и так за прошедший месяц потратил пуль больше, чем за прошлый год!
– Молодец, растёшь, – усмехнулся пёс. Я лишь зарычал ему в след, и остаток дороги мы прошли в тишине. Впрочем идти с горки, да ещё при выключенном экзоскелете – тот ещё кайф, поэтому мы спустились к запруде. Ещё раз потоптавшись около неё.
– Ну и что скажешь? – спросил я Добба.
– Скажу, что другого пути у нас всё равно нет. Отойди подальше от пути.
Совет был разумным. Сделав пятнадцать шагов в сторону от рельс, я заранее перешёл Енисей. Всё-таки герметичная броня это очень хорошо.
Я уже хотел спросить “готовы?” но совершенно неожиданно понял, что спрашивать это не у кого. Добб встал позади меня, ожидая моего движения рукой. Что уж там собираться, тут уж проедет или нет – другого не дано. Я поднял лапу в воздух и локомотив на высоком берегу подал мне короткий сигнал.
Я не стал разбираться что это означает – просто махнул лапой и весь состав, громыхнув вагонными сцепками тронулся с места.
С крутой горки поезд сразу начал набирать скорость, но при этом ещё раз громыхнул вагонами – локомотив тормозил, несмотря на внушительное ускорение. Через десяток секунд он вышел на плановую скорость и тут же ворвался на насыпь Динозаврика. Наша плотина будто и не заметила огромного натиска, который упал на её конструкции, а вот шпалы под многоколёсным чудовищем затрещали и потрескались от напряжения. Поезд промчался мимо нас с Доббом и снова громыхнул своими сочленениями – огромная машина снова набирала скорость и уверенно забиралась на противоположную горку. Мы с псом постояли немного, подождали пока пройдёт основной состав, и почти сразу вышли к рельсам, внимательно оглядывая их.
На мягкой песчаной насыпи, на которой не успела засохнуть и затвердеть земля почти все шпалы чуть не переломились пополам – колея увеличилась чуть ли не на сантиметр. Спасли лишь специальные растяжки, которыми наш военный инженер укрепил железную дорогу, и поезд одним лишь чудом не оказался между погнутых рельс. В остальном вся дорога выдержала, и дамба у Динозаврика получилась на славу – мы влезли в воду и осмотрели её, но ни одного дефекта на ней не было.
Когда мы закончили осмотр пути, то пришли к неутешительному выводу – ему снова потребуется ремонт. Не капитальный, но основательный – сейчас по нему даже на дрезине не ездить, несмотря на то, что он кажется целым. Обо всём этом мы доложили Шакалу, который передал это по рации в Красноярск. Такие вести приняли там без лишнего энтузиазма, но поблагодарили за проделанную работу и пожелали счастливого пути.
Наконец-то, снова в путь. Полчаса на погрузку и мы с Доббом в своём уютном купе для проводников сразу же улеглись спать.
Проснулись мы на остановке в Иркутске, уже на следующий день. Мы вообще сильно удивились каким образом мы проехали такое расстояние так быстро, но судя по ошалевшим глазам некоторых солдат, с которыми мы повстречались на выходе, гнали мы как сверхскоростной поезд Москва-Питер. Прошло всего около пятнадцати часов.
И уже когда вышли на перрон, заметили, что многие были взволнованы не огромной скоростью нашего поезда, а чем-то другим, непременно более важным. Почти все солдаты высыпали из поезда кто-то уже поставил маленькие плоские телевизоры и ноутбуки, вокруг которых грудились наши воины. Доберман, оставивший свой гранатомёт в купе, на всякий случай сбегал за ним и заодно захватил мой пулемёт.
– Походу что-то серьёзное собирается произойти, – довольно громко сказал я, но мне тут же крикнул один знакомый пёс, овчар:
– Уже произошло, товарищ лейтенант! Революция!
– Что-что? – нахмурил брови Добб и тут же ринулся в толпу, к ближайшему ноутбуку. В Иркутске была замечательная беспроводная сеть и поэтому все получали информацию прямо из воздуха. Овчар раскрыл перед нами маленький мониторчик и запустил видео, которое было слизано с экранов телевизоров. На нём молодая сиамская кошечка строго и беспристрастно зачитывала новости:
– Вчера в Москве произошёл военный переворот и захват власти группой зверей, называющих себя “Возвращение”. Несмотря на то, что переворот был военным, никто не оказал сопротивления захватчикам и вскоре наш действующий президент отказался от своего поста в пользу самоназванного правителя.
На экране появился воинственного вида ящер, который быстро влез на высокую трибуну и начал говорить:
– Братья и сёстры! – начал он и по толпе вокруг мониторчика пронесся вздох разочарования, – Звери всех окрасов шерсти, всех пород и мастей! Слушайте все меня!