Революционная сага
Шрифт:
Вот по лестнице дробно застучали сапожки Ольги. За ней степенно ступал Геддо.
— Чем занимаетесь? — спросила девушка, присаживаясь за стол.
— Да вот, с Евгением новости обсуждаем. — ответил Рихард, хотя Аристархов и молчал.
— А что, есть что обсудить?
— Война закончилась. Германская…
— Хм… А я как-то забыл о ней… — пробормотал Геддо.
Но Ольга всплеснула руками:
— Как закончилась?
— А как войны оканчиваются. Капитуляцией… А вы, верно, хотели в ней принять участие? — съехидничал Евгений.
— …Сейчас накроют столы, сядут за них. — продолжал Рихард. — Начнут мир делить, нарезать глобус кусочками совсем как арбуз. А мы не получим ни шиша! Из-за этого мира народам и Брестского мира! И все из-за большевиков!
— Тише! — попросил Геддо.
Клим сидел, потупив взгляд, но ответ из себя выдавил:
— Война была империалистической, направленная на обогащение капиталистов и отвлечение народных масс от насущных вопросов. Но скоро не будет ни Германии ни России. Будет одна мировая коммуния. Так Ленин говорил.
— Насчет комунии не знаю. А вот в то что, что Германии не будет — это запросто! Поделят ее без остатка! И с такими хозяевами России тоже не будет! А из Ленина пророк совсем как из Нобеля — брандмайор!
Последнюю фразу он чуть не выкрикнул, и другие посетители, было прислушивающиеся к разговору, расслабились. Ленина ругать здесь можно… И даже полезно для сохранности собственного здоровья.
— Это же сколько времени прошло… — задумчиво проговорила Ольга. — Четыре года, даже более… А как мир изменился?.. Такое пьянящее лето и тут…
— Сербы! — чуть не выплюнул Рихард. — Не стоило нам за них вступаться. Сербия поступила как мальчишка. Стала задирать большого дядю — Австро-Венгрию, в надежде, что старшие братья — Россия и Франция заступятся. В общем, война-то начиналась как австро-сербская. Затем на стороне Сербии действительно вступила Entente. Антанта… Ответно за австрияков вступились германцы. И посыпалось — Италия, американцы, турки. Японцы какого-то лешего. Народу погибло больше, чем в той Сербии было, включая детей, стариков и туристов.
— Так что по-твоему, не надо было сербов защищать? — возмутилась Ольга. — Сербы — это наши братья-славяне.
— Братья? Ха! Да пороть надо таких братьев нещадно. Чтобы наука была! Надо признаться, свинью нам эти братья подложили немаленькую… Вот у нас от войны сейчас неприятности — революция и все такое. Где от них поставки продовольствия? Где их добровольческие части? Их нет ни у Деникина, ни у большевиков. Хотя имеются части латвийские у вторых, чехословацкие у Комитета Учредительного Собрания… Они нам братья, пока у них проблемы. А если беда у нас — так мы маленькие, что с нас толку? В результате из-за маленькой Сербии — нет Великой России.
Рихард увлекся разговором так, что папироска в его пальцах истлела, пепел упал в кофе, а жар опалил пальцы.
— Были сербские части… — вмешался в разговор Евгений.
Говорил глухо, тихо, в надежде, что его не расслышат. Ничего подобного.
— Где? — спросила Ольга.
— В Казани. Сербский батальон защищал местный кремль. Не то вместе с латышами не то с латвийцами. Я их путаю… С большевиками, короче…
— Ага! — воскликнул Чугункин. — Видите!
Но было рано. Аристархов продолжил.
— А когда чехи прижали, то перешли на сторону Комуча…
— Гм… Да ладно там, сколько там батальона? Тысяча штыков? А у чехов?
— Тридцать-пятьдесят тысяч…
Атмосфера вокруг стола накалилась до такой степени, что от нее, верно, можно было бы прикуривать. Чтоб ее смягчить, Ольга проговорила нарочито задумчиво:
— Франца-Фердинанда убивать, конечно, не стоило, но война была неизбежна.
— Это хорошо говорить в восемнадцатом году, глядя на четырнадцатый. — не согласился Рихард. — А тогда вы о чем думали? Не припоминаете? Неужели сухари сушили на четыре года вперед?
— А я так думаю, мы просто были просто не готовы к войне. Вот если бы убили эрцгерцога в году этак восемнадцатом… — продолжала Ольга.
— Да что за чушь! Его вообще убивать не стоило! Мы всегда к войне не готовы! Еще не было такой войны, к которой мы бы подготовились! Когда Наполеон напал — тоже ни хрена готовы не были. Вся Европа в войне — а у нас армии распылены! А уж как мы не были готовы к Крымской войне или японской — это песня, гимн неготовности.
— И, тем не менее, у Наполеона выиграли…
— Выиграли! Потому что неготовность неготовности рознь… А вот вы, Евгений, сербов поддерживаете?
— Во время убийства Франца-Фердинанда — нет.
— А в Казани?
Аристархов кивнул:
— Поддерживаю.
— А когда вы их поддерживаете? До перехода под красные знамена или после?
— Да простит меня товарищ комиссар, но и до и после.
Кроме Геддо, все сидящие за столом дружно подавились. Рихард хохотнул:
— А чехов вы поддерживаете?
— И чехов поддерживаю.
— Извольте объясниться, ма дарлинг!
Аристархов кивнул:
— Извольте. Для большевиков чехи — негодяи, потому что они поддерживают Комуч. Но если они перейдут на сторону красных или вовсе уедут в свою Злату Прагу, то станут врагами для белого движения. Меж тем, это совершенно не их война. Это часть небольшого народа, который волей судеб попал на чужую землю и просто пытается выжить. Что такое сорок тысяч штыков в масштабах России? А что такое сорок тысяч для чехов? Что значит для них сорок тысяч вдов? Что для них сорок тысяч сирот и еще столько же — детей нерожденных? Тоже самое можно сказать и про сербов. Назовите мне вескую причину, по которой из-за русской революции чех должен стрелять в серба под Казанью! И сербы и чехи сейчас — это группа людей, которые пытаются выжить. Пытаются выжить сами, а не выжить других. А мы русские… Мы армии считаем тысячами, а павших — братскими могилами…