Революция грядет: борьба за свободу на Ближнем Востоке

Фарес Валид

Эта провинция очень богата нефтью. Хомейнисты использовали войну с Ираком, чтобы обвинить арабов Хузестана в сотрудничестве с режимом Хусейна. Те, в свою очередь, заявили, что Тегеран хочет отнять у них земли их предков ради нефти. В итоге сопротивление вылилось в появление арабского сепаратистского движения, развернувшегося на территории провинции⁷.

На востоке от Тегерана гонениям подверглись белуджи, в основном бывшие суннитами. В первые годы «революции» сотни активистов и простых белуджей были арестованы, замучены и казнены⁸. Кроме того, нельзя обойти вниманием и огромную тюркоговорящую общину азербайджанцев, живущую на северо-западе Ирана и традиционно ориентированную на персидскую власть в Тегеране. Они также испытали притеснения. Несмотря на то что целый ряд иранских лидеров, в том числе и руководители Исламской Республики, бывшие родом из Южного Азербайджана, требовали от Тегерана предоставления автономии, азербайджанцы так ее и не получили. Махмуд Али Черегани, активист из Тебриза,

добивался отделения азербайджанских областей от Ирана и объединения с «Северным Азербайджаном». Реакция Тегерана была быстрой и суровой – в 1999 г. его арестовали. В том году выступления за демократию в Тебризе по своему размаху уступали лишь волнениям в самом Тегеране, основным требованием было расширение свободы печати⁹.

Параллельно с войной, развязанной против национальных меньшинств, Хомейни продолжал подавлять и персидское большинство. Выстраивался четкий баланс: если центр получит больше свободы, окраины захотят того же, а если национальности получат автономию, тогда и демократическая оппозиция почувствует себя увереннее. Словом, внутренняя политика в Иране сводилось к простому принципу: не давать свободы никому.

Реформа и реформаторы

По окончании войны с Ираком в 1988 г. хомейнистский режим сосредоточился на закреплении достигнутого успеха внутри своей страны. Репрессии против инакомыслящих и возможных оппозиционеров стали систематическими. Тегеран, считавший себя победителем в схватке с Хусейном, с большой тревогой следил за реформами Горбачева в Советском Союзе. Преобразования, начинавшиеся в Москве, становились опасным прецедентом. Когда тоталитарный режим либерализуется, деспотические правители по соседству начинают беспокоиться и за свою судьбу. Сама идея «реформ» в Исламской Республике, чьи законы пишет Велаят-э-Факих, расшатывает божественную основу власти. Хомейнистская республика берет свой исток в воле Аллаха, которая исполняется через великих аятолл. Нарушать это положение, предлагая реформировать систему, все равно, что реформировать волю Аллаха – такое попросту невозможно. Хомейни отвергал любые попытки поменять структуру идеологической базы республики. Таким образом, аятолла-основатель своей нерушимой печатью воскресил сталинскую эру. Она закончилась со смертью Хомейни в 1989 г., но его место быстро занял верный последователь аятолла Хаменеи.

Распад Советского Союза сделал США единственной мировой сверхдержавой. Конец «холодной войны» стал сигналом для тегеранской элиты – они поняли, что «Большой шайтан» теперь мог направить свою мощь против Исламской Республики. В ходе операций «Щит пустыни» и «Буря в пустыне» к Персидскому заливу были переброшены значительные американские военные силы и авиация.

Иранский режим надеялся с помощью новой атаки на Ирак рано или поздно выйти «на связь» с Сирией в районе Средиземноморья, однако оказался косвенно заблокирован присутствием США в регионе. Планы застопорились. Но Иран не отказался от них. Экономика страны, несмотря на доходы от продажи нефти, из-за введенных США санкций отнюдь не процветала. С 1990-х гг. в Иране стали прослеживаться две тенденции. Во-первых, Хаменеи продолжал угнетение внутри страны и расширял зарубежное влияние Ирана. Во-вторых, отдельные чиновники пытались запустить реформы, в чем-то напоминавшие горбачевскую «перестройку».

Новый подъем настроений в стране, особенно после смерти Хомейни и возвышения США в качестве единственной сверхдержавы, обусловили именно эти так называемые реформаторы. Пользуясь поддержкой религиозных деятелей, не связанных хомейнистским учением, таких как аятолла Монтазери и премьер-министр Мир-Хосейн Мусави, они вымостили дорогу к выборам Мохаммада Хатами в качестве президента республики в 1997 г. Ученый и богослов, Хатами пользовался огромной поддержкой женщин и молодежи и воплощал в себе реальную энергию, которая спустя годы могла привести к демократической революции. Хатами создавал впечатление человека, который желал, чтобы Иран влился в международное сообщество, привлекал финансовые вложения, проводил экономическую экспансию. Тех, кто его поддерживал, в правительстве называли «реформаторами», но противники режима отвергали такую формулировку¹⁰. Миссис Манда Занд Эрвин, основательница и президент «Союза иранских женщин», рассказала мне в 2007 г., спустя два года после ухода Хатами с поста президента: «Последователи Хатами хотели такую же республику, что и Хомейни, но при этом экономически жизнеспособную. А сторонники Хаменеи были готовы обанкротить страну во имя сохранения исламистской идеологии». Такую оценку президентства Хатами, кажется, разделяют все иранские изгнанники, от сына бывшего шаха Резы Кира Пехлеви, живущего в Америке, до Марьям Раджави, главы левой «Организации муджахидинов», действующей во Франции.

К концу 1990-х гг. на иранском «политическом поле» наблюдалось два типа реформаторов: те, кто поддерживал Хатами внутри системы, сложившейся в стране, и те, кто действовал вне этой системы, в изгнании за границей.

Студенческая революция

Реформаторы имели широкую поддержку среди студентов, женщин и национальных меньшинств. Так как студенты жили в кампусах, они были самыми легкими на подъем. В 1999 г. тысячи учащихся иранских вузов провели масштабные демонстрации против режима в своих университетах. Первые

с 1979 г. открытые массовые выступления прокатились по Тегерану и другим крупным городам. Примечательно, что в этом движении большую роль сыграли женщины. Впервые после хомейнистской революции молодые пары шли, держась за руки, вместе выражая свое стремление к личным свободам. Иранская молодежь хотела жить, не опасаясь туч, сгущавшихся над их головами. Подавление романтических отношений, сексуальной свободы и прав женщин при хомейнистском режиме были так сильны, что протесты порой выглядели, как сексуальная революция, которая разворачивалась на улицах и в Интернете¹¹. В 2004 г. я разговаривал с иранской активисткой в Нью-Йорке Банафшех Занд-Бонацци, редактором Planet Iran, и она объяснила: «Молодежь в Иране считает врагом своей личой жизни режим аятолл в целом, а не того или иного президента». По ее словам, выступления в студенческих городках в 1999 г. «были началом революции, которая еще развернется, и ее будет не остановить до тех пор, пока хомейнистов окончательно не выгонят из власти».

Когда я наблюдал за студенческой борьбой в Иране в 1999 г. и сравнивал ее с демонстрациями в последующие годы, я видел, что их движущие силы были глубокими и передавались от одного поколения к другому. Что еще более важно, менялись лидеры, которые старались идти в ногу с мировыми событиями. Как и польские рабочие в 1980-х гг., иранские студенты 1990-х осознали, что им нужно стараться поддерживать жизнь в своем движении до тех пор, пока на международном политическом небосклоне «не сойдутся звезды».

Иранские диссиденты, живущие на Западе, едины во мнении, что демократическая революция в Иране не сможет произойти так же быстро, как революции 1989 г. в Центральной и Восточной Европе. Она пойдет постепенно, со множеством откатов назад. На революции в Европе повлияли изменения в мировой политике. Иранские студенческие бунты выльются в более широкие волнения лишь тогда, когда внешний мир будет достаточно чуток, чтобы заметить и признать их. Мне было понятно, что теракт 11 сентября 2001 г. стал важной вехой в развитии демократического движения в Иране. Причина тому была проста – после этого бесчеловечного удара общественное мнение на Западе обратило серьезное внимание на судьбы стран, породивших террористическое движение. Представители иранской реформаторской интеллигенции и студенты увидели это и усилили свое давление на власть.

В июле 1999 г. студенты начали выступления в разных университетах. В течение недели между молодежью и силами режима продолжалась жестокая конфронтация. Она началась с полицейского рейда в студенческое общежитие – так власти отреагировали на демонстрацию группы студентов Тегеранского университета, которые выступали против закрытия одной из газет. Волнения продолжались несколько дней без какой-либо внешней поддержки, но затем «Пасдаран» все же захватил студенческие городки и посадил в тюрьму десятки участников протеста¹². Один из студентов, Акбар Мохаммади, был даже приговорен к смертной казни, однако позже ее заменили 15 годами лишения свободы. В 2006 г. он умер в тюрьме «Эвин» после голодовки – Мохаммади перестал принимать пищу, потому что ему отказывали в медицинской помощи, несмотря на то, что он страдал от телесных повреждений, причиненных пытками.

В период «реформаторского» правления Хатами государственные боевые отряды по-прежнему занимались политическим сыском и искоренением любых форм несогласия. Но студенческое движение не угасло. Многие его участники уехали из страны и сформировали в эмиграции молодое поколение диссидентов. Иранская демократия обзаводилась сторонниками за границей, чтобы опереться на их поддержку во время будущих выступлений.

Удары Бен Ладена по Нью-Йорку и Вашингтону 11 сентября 2001 г. запустили волну перемен, начиная со смены режима в Афганистане. «Талибан» пал, на смену ему пришла постепенно крепнущая афганская демократия. Пусть она далека от совершенства, пусть все еще находится под угрозой – но тем не менее она внушила трепет тегеранскому режиму и подхлестнула революционные настроения среди молодежи и женщин. Многие участники иранских подпольных движений задавались вопросом: если джихадистский режим в Афганистане удалось свергнуть, то почему нельзя уничтожить такой же фашистский, по сути, режим в Иране? Разумеется, «Пасдаран» тоже быстро осознал последствия теракта 11 сентября и падения талибов – активисты, которые могли снова взбудоражить студенческую среду, отслеживались и устранялись.

Демонстрации возобновились к концу 2002 г., когда студенты массово встали на защиту преподавателя Хашема Агаджари – власти обвинили его в богохульстве и приговорили к казни. Более 10 тыс. студентов собрались в Тегеранском университете, чтобы поддержать профессора Агаджари, который осмелился «поставить под вопрос власть духовенства в Исламской Республике». А в июне 2003 г. тысячи студентов вышли на улицы Тегерана с антиправительственными лозунгами¹³. Они проводили параллель между террористическими группами и иранским деспотическим режимом. Толпы собравшихся скандировали: «Нет, нет «Талибану» – от Кабула до Тегерана»! Иранские студенты хотели показать всему миру, что аятоллы и их «Пасдаран» представляют собой хомейнистскую разновидность салафитского «Талибана». Талибов прогнали из Афганистана, «Пасдаран» ожидала та же участь. Революционное движение в стране жаждало полной политической трансформации системы, а не просто отдельных реформ. Люди хотели дышать свободно, а не биться в темном подземелье за каждый глоток воздуха.