Резюме сортировщика песчинок
Шрифт:
Павла Имберис делает паузу и задумчиво крутит на пальце крупное кольцо, сплавленное из нескольких асимметричных треугольников.
Я снова смотрю туда, где сидят рыцуцики, и неожиданно пересекаюсь взглядами с Венц. А взгляд у нее такой… будто взяла она последнюю фразу ментора, сложила ее самолетиком и отправила прямо мне в лоб.
Хорошо быть человеком с фантазией. Но иногда хочется убрать свое воображение в маленький ящик с большим замком, и доставать только при необходимости.
Я снова принимаюсь ловить потерянную нить рассказа.
– …скорее обратная – он вдумчиво создавал себе образ
Ментор опять крутит кольцо на пальце, каким-то очень юным жестом ерошит пепельный ежик волос и декламирует:
– Волосы пахнут лавровым листом,
мрамором пахнут скулы.
Я, как страница, где текст «про то» —
ты бы перелистнула.
После вернулась, и закусив
краешек одеяла,
пальцы запутывала в курсив.
А напоследок – смяла.
Что ж, лично я не вижу никакой несправедливости в том, что этого Веню в историю литературы пустили только в массовке потоптаться. Но вот что меня действительно впечатляет, так это метаморфоза, произошедшая с голосом ментора Имберис во время декламации. Обычно суховатый, он обрел глубину, и даже контрабасовой какой-то струной завибрировал.
Я вдруг понимаю, чтодо сих пор ни разу не задумывался: а как эта занятная тетка живет вне Песочницы? Одна или с кем-то? Мужички ей нравятся или феминки? И те и другие? Или ей нравятся только мертвые поэты и прочие архаичные орфы? А может, у нее, скажем, целый выводок детей, а то и внуков? И она рассказывает им на ночь черные-пречерные мифы… Или наоборот, сплошь истории про светлых и благоразумных? Интересно, будь я ее внуком, что она рассказывала бы мне?..
Увлекшись вариациями жизни Павлы Имберис, я благополучно упускаю, чем там все закончилось у Вени Никакого. Хотя, подозреваю, что по замыслу ментора должен был извлечь из его истории полезную для себя мораль. Но вот печаль – мораль как-то не извлеклась.
Утренняя легкость покидает меня быстро. После лекции Имберис хочется махнуть на все рукой и пойти досыпать. Так бы я, наверное, и сделал, если бы не встреча в архиве. К счастью, она приближается быстро. Будто чьи-то умелые пальцы складывают день, как оригами.
И он, наконец, складывается.
В архиве все так же лежит толстыми ломтями густой уютный свет. На этот раз я прихожу первым. Трогаю стеклянные саркофаги книг, плюхаюсь поочередно в каждое кресло-каплю. Смотрю на свое отражение в окне. Черепушка у меня все-таки красивая. И, тем не менее, надо будет выйти завтра в город за какой-нибудь забавной шапкой – голова с непривычки мерзнет.
Я уже успеваю заподозрить, что никто не придет, когда Тимофей и его команда появляются на пороге.
Облокотившись о стену, я жду, когда все найдут себе места. Поза получается чересчур картинной – как будто я пытаюсь вписаться в фантазию пубертатной девицы. Немного разозлившись на себя, я ногой подтягиваю ближайшее кресло и с удовольствием роняю в него тело. Некоторое время длится молчание. Не то чтобы совсем ядовитое, но и к приятным разновидностям его отнести нельзя. Намолчавшись, Инхо вздыхает:
– Итак… чем быстрее мы начнем что-то говорить – желательно, по делу, – тем быстрее эта ситуация из очень странной превратится в просто странную.
– Согласен, – киваю я. – У меня новая прическа, у вас – свеженькая мотивация соображать быстрее. Поэтому давайте поговорим о подозреваемых. У вас уже есть кто-то?
– Хм… Все мехимерники Песочницы? – тоном приятным, как ангина, тянет Венц.
– Включая меня?
– Пока что – исключая.
Она перекидывает косы за спину и добавляет:
– Но если ты хочешь, чтобы мы обсудили и такую возможность, мы обсудим.
– Я, конечно, нежно люблю абсурд, однако сейчас как-то нет настроения участвовать в безумных сценках. Так что, с вашего позволения, давайте меня исключим из подозреваемых.Хотя бы пока что. И, если у вас есть какой-то список, рейтинг— что-то в этом роде, то я бы переместил Лору Афейну в его конец. Опять же, пока что.
– Почему? – любопытствует Юна.
– Потому что в ее жилах течет кровь великанов. В смысле, она дылда. А единственное, что я успел разглядеть перед тем, как… потерять сознание —это определенно невыдающийся рост того, кто меня подстрелил.
– И если мы в это верим, а нам, видимо, пока что, придется… Тогда остается шесть человек. Считая ментора Ро, – подводит итог Инхо. – Или даже еще меньше, потому что…
Но я качаю головой и перебиваю его:
– Пиджаки тоже умеют считать. И из шести они бы уже наверняка сумели выбрать одного. Или я совсем не понимаю, чему их там учат, кроме как изображать проницательность. Так что… я бы не стал исключать возможность, чтосреди студентов есть мехимерник, скрывающий свой талант.
– Не каждого ли тестом выявляют? – Белый неожиданно изящно поднимает широкую бровь.
– Обычно – да. Но мы говорим о личности необычной.
– Предлагаешь записать в подозреваемые всю Песочницу, включая менторов? – щурится Рур.
Я привычно пожимаю плечами.
– Предлагаю не зацикливаться на шести мехимерниках и рассматривать все варианты.Кроме, пожалуй, такого, где я пытаюсь вычислить сам себя.
Внезапно как будто капель забарабанила по металлическому листу – кому-то пришло сообщение на вестник.