Ричард Длинные Руки – фюрст
Шрифт:
Далеко за деревьями мелькнул малиновый плащ барона Эйца. Начальник охраны дворца вообще старается держаться незримо, даже стража у него нередко замаскирована под лакеев, это уже придумка барона Альбрехта.
Сэр Жерар скупо начал докладывать о неотложных делах, барон Альбрехт молча идет с другой стороны, так прикрывают меня своими телами от стрел справа и слева, хотя в сад через такую ограду никому не попасть… кроме Бабетты.
Речь сэра Жерара оборвалась, по аллее навстречу идет яркая молодая женщина, движения быстрые, крупная полная грудь красиво раскачивается из стороны в сторону. За несколько ярдов до меня замедлила шаг, и грудь пошла вправо-влево медленнее, а когда ее хозяйка остановилась, долгое время подпрыгивала, словно мы не на Земле, а на Луне или даже Меркурии, где гравитация вообще как бы и не гравитация.
Барон шепнул мне:
— Десять золотых монет тому, кто сможет смотреть ей в глаза!
Я пробормотал:
— Но глаза у нее в самом деле очень красивые.
— Неужели ваша светлость выиграет мои десять монет?
Сэр Жерар сказал успокаивающе:
— Просто его светлость умеет замечать все сразу. И даже эти, как их, глаза. В самом деле крупные…
Она присела в грациознейшем поклоне, но голову не склонила, а смотрела снизу вверх хитренько и явно наслаждалась теми усилиями, которые я предпринимал, чтобы не опускать взгляд ниже, а действительно смотреть ей только в глаза.
— Ваша светлость…
— Леди, — сказал я, — я вас раньше не видел при дворе.
Она прощебетала весело:
— Меня пригласила моя лучшая подруга Хорнегильда, королева турниров. Меня зовут Лилионна.
Я хлопнул себя по лбу.
— Ах да, она говорила о вас в первый же день, когда сэр Айсторн, граф Олдвудский, отдал ей высшее место. Сказала, что вы намного красивее ее, но я даже не мог представить насколько! От вас нельзя оторвать взгляда, леди!
Она игриво засмеялась.
— Теперь я при дворе, ваша светлость! И буду так часто попадаться вам по дороге, что возненавидите.
— Давайте попробуем, — предложил я с апломбом.
— Ловлю на слове, — сказала она со смехом, ухитрившись показать белые ровные зубки, зовущий рот, две ямочки на щеках, одну на подбородке, а также нежную белую шею, открытые ключицы и все расширяющийся низкий вырез платья. — Правда, я не очень люблю двор…
— Почему? — спросил я.
Она засмеялась:
— Я совсем деревенская, как видите! И очень не люблю эти жуткие корсеты, они меня душат.
— Я тоже их не люблю, — признался я. — Они в самом деле душат все… живое.
Барон и сэр Жерар посмеивались, сразу растеряв деловое настроение. Я с сожалением отпустил это милое создание, просто предназначенное для того, чтобы его хватали и тискали, повернулся к друзьям и соратникам, но нечто тревожное пронзило, как шилом, от темени до пят: а чего такие довольные, будто у них нечто… получилось?
Сэр Жерар заметил фамильярно:
— Настоящая женщина может ничего не иметь в голове и за душой, но за пазухой у нее обязательно что-то должно быть!
Однако барон, ощутив, как моментально во мне изменилось нечто, спросил самым деловым голосом, словно мы уже час сидим в четырех стенах кабинета:
— Из Гандерсгейма всего два дня тому примчался гонец с сообщением, что вы теперь милостью Его Императорского Величества Германа Третьего эрцгерцог…
— …и властелин архипелага Рейнольдса, — добавил сэр Жерар.
Я отмахнулся.
— Это не так важно, как то, что пираты сильнее, чем мы думали. Это даже не пираты, а могучие республики… Может быть, даже державы. Во всяком случае, на одном острове я даже видел и общался с королем! Но хуже всего то, что…
Я запнулся, сэр Жерар спросил встревоженно:
— Что еще хуже?
— Последствия Великих Войн, — сказал я наконец. — По Северу удар был нанесен, видимо, значительно сильнее, чем по южной части. И хотя там и там человечество было отброшено в пещеры, на островах кое-где и кое-что из защиты уцелело.
Барон Альбрехт озабоченно присвистнул.
— Их будет взять непросто?
— Не знаю, — ответил я.
— Может быть, как-то удастся договориться о нейтралитете…
Сэр Жерар покачал головой.
— Шутите? Они уничтожают все на побережье, чтобы не дать местным выйти в море. А если построите флот… какой может быть нейтралитет?
— Или мы, — согласился барон, — или нас.
Я подумал, что остатки местной обороны, уцелевшей на островах или даже на Южном континенте, тормозят прогресс и любые перемены, потому что дают устоять старому под натиском нового, но это, конечно, сэру Жерару и даже барону будет непонятно и неинтересно.
— Будем настороже, — сказал я мрачно. — Хотя что-то надвигается…
Барон посмотрел пытливо, но промолчал, а сэр Жерар спросил обеспокоенно:
— Что, ваша светлость?
— Знать бы, — сказал я точно так, как и тогда на море. — Чутье, будь оно неладное! Просто пугает, предупреждает, но не говорит, с какой стороны и кто ударит… Ладно, идите, я пойду мыслить. Причуда у меня такая, видите ли.
Глава 13
Пару часов возился с указами и распоряжениями, карал виновных и вносил изменения в местное законодательство, в голове уже шумит и потрескивает, как всегда почти неслышно вошел сэр Жерар, встал слева у стола, почтительно склонив голову в полупоклоне, а глазки смиренно потуплены.
— Что? — спросил я.
Он сказал с поклоном:
— Ваша светлость, позвольте…
— Ну-ну, — сказал я нетерпеливо, — что еще у тебя? Шевелитесь, сэр Жерар, мы же свои, за нами никто не наблюдает.
Он отступил к двери, стукнул, она тут же отворилась, в комнату вошли трое в дорогих одеждах, но с эмблемами цеховых мастеров, первый опустился на колени и протянул в мою сторону богато украшенную шкатулку, скорее, ларец.
Руки вздрагивают от напряжения, тяжеловат, второй из цеховиков поднял крышку и вытащил крупную чернильницу в виде золотой чаши с откидывающимся верхом, украшенной крупными бриллиантами. Ножка массивная, широкая — когда чаша с вином опрокинется, невелика беда, куда хуже будет, если так же прольются чернила на мой стол и мои драгоценные бумаги.