Ричард Длинные Руки – сеньор

Орловский Гай Юлий

Слишком обалделые, чтобы понимать что-то, они послушно вышли за дверь, наконец-то ощутив знакомый тон и властную руку хозяина.

Я перевел дыхание, душа трясется, руки трясутся, со стен смотрят из массивных рам лица суровых и властных мужчин, женщин, в нишах статуи рыцарей в полный рост, сделанные чересчур искусно, пальцы дергаются к молоту.

Оглядевшись, я потащился обратно, меч в ножны не вкладывал, страшно, даже от каменных стен веет опасностью. На лестнице убитые, еще двое явно скатились по ступеням, неужели это я их так, будто баранов на бойне…

Внизу в зале всего

трое убитых, я миновал их по дуге и вышел во двор. Огляделся, замок, что и говорить, прост: всего лишь высокая башня-донжон, окруженная со всех четырех сторон стенами. Но донжон только в первые века был собственно башней, потом превратился в массивный дом. Правда, все так же стремится ввысь, дабы из окон видно, что вдали, какие армии подступают.

Но любой замок окружен толстой и высокой каменной стеной с зубцами, запасами камней и даже с котлами со смолой, по углам обязательно башни, где могут укрыться небольшие отряды, также обязательны защитные валы, рвы и подъемные мосты. Этот же замок с трех сторон защищают горы, с четвертой – пропасть, на мосту я уже надрожался, спасибо.

Замок выстроен с размахом: от стен до самого дома в центре места предостаточно, и хотя во дворе еще куча домиков, где челядь, где пекут хлеб, работает кузница, оружейники, вот там конюшня, а там правее… ни фига себе, настоящая церковь! Правда, маленькая, так называемая замковая, больше похожая на часовню, заброшенная, но, значит, христианские миссионеры забредали дальше, чем герои-крестоносцы…

Прямо над входом в донжон огромный щит, такой не поднять и великану, я сообразил, что это и есть гербовый: синее поле, разделенное на четыре части, на одной вздыбленный золотой лев, на другой дракон, на третьей дуб с оголенными корнями и надпись латиницей, которую я перевел как «Иван идет». Это что-то смутно напомнило, на четвертом просто россыпь золотых звезд.

Я осматривался, держась настороже, ладонь на рукояти меча, глаза быстро пробежали по пристройкам, затем осторожно вошел в обширную прихожую, она же нижний зал, здесь явно вечерами собираются слуги на посиделки, латают одежду, женщины вышивают и сплетничают, вон у той стены виден очаг… да и у противоположной такой же, настоящий камин, а по размерам так вообще жуть, в нем шпалы будут выглядеть спичками.

Под ногами звонко цокало, будто шел конь, пол из тщательно подогнанных каменных плит, серый гранит благородного цвета, сдержанный, не броский, стены тоже из камня, но на высоту человеческого роста облицованы деревом, выструганным и покрытым лаком. Лак потемнел, то ли этому замку тысячи лет, то ли такой подбирали по цвету. Хотя, правда, за тыщу лет любой лак бы осыпался…

На стенах прапора, яркие, цветастые, с оскаленными мордами зверей, нигде я не заметил неизменного креста на стене с распятым пророком новой веры, а здесь должен быть в два человеческих роста, если мне не изменяет присущее мне чувство вкуса, нет прочих христианских атрибутов, как-то: множества икон… Хотя нет, иконы только в православии, а здесь левославие… Левославие, или католицизм, ограничивается распятием. А иконы – это тот же набор деревянных идолов, только не резные столбы, а раскрашенные доски.

В левую дверь вошел, пошатываясь, Зигфрид. Лицо, как у покойника, желтое, зато грудь и плечи, не говоря уже о руках, щедро забрызганы кровью. Он улыбался, в глазах медленно угасал блеск голодного волка.

– Это был пир, – проговорил он слабеющим голосом. – Это был пир…

Я бросился навстречу, голова рыцаря упала на грудь. Я подхватил под мышки и заставил опустить зад на лавку. Искать раны и возлагать ладони не пришлось, да еще читать молитвы: я ощутил слабость, голова на мгновение закружилась, в ушах раздался звон. Зигфрид с некоторым усилием поднял голову.

– Сэр Ричард… Я вам уже принес присягу?

– Принес, принес, – уверил я. – Посиди так, наберись сил.

– Тогда приношу еще раз, – сказал он хриплым голосом. – А что могу принести, если у меня ничего больше нет?.. Сэр Ричард, я вам обязан… как даже не знаю что!.. Нет, сидеть и ровно дышать – глупо, я потерял много крови, а восполнить может только хорошее красное вино. Пойду искать, ведь не может такого быть, чтобы у такого могучего властителя было слабое вино?

Он поднялся достаточно бодро, хоть и пошатнулся, но, опираясь на меч, двинулся к зияющему пролому на месте ворот. Я поворачивался на месте, нехорошее чувство опасности не оставляет, это не Зорр, где при всей суровости и жестокости нравов знаешь, что тебя ждет.

Раздались звучные шаги, я обернулся с обнаженным мечом в руке. Из другой двери вышел Сигизмунд, без шлема, золотые волосы покраснели, слиплись и торчат кверху, как гребень рассерженного дикобраза. Доспехи страшно порублены, посечены, с правого плеча сорваны не только металлические пластины, но и рассечена кольчуга вместе с вязаной рубашкой. Там потемнело, стало багровым. Он сильно прихрамывал, но красиво, хоть и с усилием отсалютовал мне настолько пощербленным мечом, что тот стал похож на затупленную пилу.

– Садись, – велел я со вздохом. – Время процедур…

– Чего, сэр Ричард?

– Ты мне больше нужен живым и здоровым, – ответил я. – Или ты тот дурацкий берсерк, что ран не замечает?

– Что раны, – ответил он мужественно, – была бы цела честь!

Я усадил и его, а пока прислонял к стене и готовился затянуть раны, сам едва не упал от головокружения. Ноги подкосились, перед глазами стало темно. Как из другого мира донесся встревоженный голос молодого рыцаря:

– Сэр Ричард, вы так побледнели…

– Это я от гнева, – ответил я. Поправился: – От ярости. А ты чуть отдохни, а то… вдруг где-то еще сидит нечто большое и злое? Хорошо, что у нас передышка.

– Мы его найдем! – пообещал он.

– Только бы не оно нас, – сказал я.

Сигизмунд все же поднялся, бледный, с по-прежнему торчащими волосами, на лице сочувствие и тревога, проговорил обеспокоенно:

– Сэр Ричард, это счастье, когда в отряде есть паладин… Он лечит всех, и как жаль, что не может лечить себя!

Хрен тебе, подумал я. Я такой особенный паладин, что себя-то лечу в первую очередь. Своя рубашка ближе к телу и все такое. Да ладно, свои раны замечаешь сразу, я же не берсерк какой, что вообще их в упор не видит, а сражается и сражается, пока не рухнет и не задвигает в предсмертной судороге левой задней ногой.