Римская кровь
Шрифт:
Я опасался, что с непривычки сидеть без дела в темноте Тирон разволнуется, но он без малейшего беспокойства прислонился к стволу дерева и вглядывался во мрак. После нашего свидания с Росцией он почти не говорил со мной. Рана оказалась более глубокой, чем он показывал. Время от времени сверкающие глаза раба смотрели на меня, но он быстро отводил их в сторону.
Мы ждали довольно долго. Музыка, доносившаяся из дома, мешалась со стрекотанием кузнечиков, и в какой-то момент я услышал голос декламатора, прерываемого через равные промежутки времени взрывами хохота и аплодисментами. Наконец дверь распахнулась. Я прижался к дереву, готовый бежать, но то была всего лишь невольница, которая вынесла грязную воду. Она вслепую плеснула
Я почти задремал, когда дверь открылась снова. Я сжал рукоять ножа и сел прямо. Петли тихонько скрипнули, и кто-то отворил дверь с такой очевидной опаской, что сомнений быть не могло: это либо Руф, либо пришедшие за нами убийцы.
— Гордиан? — прошептал знакомый голос.
— Выйди сюда, Руф. Закрой за собой дверь.
Он притворил ее с той же преувеличенной осторожностью и остановился, моргая, точно крот: несмотря на яркую луну, глаза его еще не привыкли к темноте.
— Ты их нашел? — спросил я.
— Да, они в доме. По крайней мере, здесь находятся рабы по имени Феликс и Хрест, оба новенькие; об этом мне рассказала одна из служанок. Но я их еще не видел. Они не прислуживают гостям. Они не соприкасаются ни с кем, кроме челяди. Хрисогон использует их в качестве личной прислуги. Девушка говорит, что они почти никогда не покидают верхний этаж.
— Может, она передала бы им записку?
— Я уже спрашивал. Бесполезно, говорит она. Хрисогон придет в ярость, если они спустятся вниз во время вечеринки. Но она согласна проводить вас туда.
— Где она?
— Дожидается в кладовой. Она сослалась на то, что ей нужно что-то принести.
— Не исключено, что в этот самый миг она бежит к Хрисогону.
Руф с беспокойством поглядел на дверь, потом покачал головой.
— Не думаю.
— Почему?
— Ты знаешь, как это бывает. Всегда можно сказать, когда раб хочет обстряпать какое-нибудь грязное дельце за спиной у хозяина. Я не думаю, что она слишком предана Господину Златорожденному. Ты ведь знаешь, что невольники ненавидят работать на вольноотпущенника: нет хозяина свирепее, чем бывший раб.
Я посмотрел на дверь, думая о том, что за ней нас запросто может подстерегать гибель. Глубоко вздохнув, я решил положиться на проницательность Руфа.
— Показывай дорогу.
Он кивнул и с опаской отворил дверь. Перемычка оказалась такой низкой, что мне пришлось нагнуться. Тирон следовал за мной. Идти ему было незачем, и я собирался оставить его снаружи, но, оглянувшись, я увидел на его лице выражение такой решимости, что не стал ему препятствовать. С едва слышным скрипом он притворил за нами дверь.
У девушки, юной и хорошенькой, были длинные черные волосы и кремовая кожа, которая в неярком свете лампы блестела, точно мед. Будь она куртизанкой, ее внешность не привлекла бы к себе внимания, но для простой служанки ее красота была нелепой и вызывающей. Хрисогон славился тем, что любил окружать себя очаровательными декорациями и игрушками.
— Вот эти люди, — объяснил Руф. — Ты можешь тихо провести их наверх, чтобы никто не заметил?
Девушка кивнула и улыбнулась, словно в ответ на глупый вопрос. Затем ее губы раскрылись, она затаила дыхание и обернулась. Дверь за ее спиной приотворилась.
Комната была узкой и низкой; вдоль стен протянулись полки, все было заставлено бутылками, кувшинами, вазами и мешками. С потолка свисали вязанки чеснока, пахло затхлостью. Я как мог глубже вжался в один из углов, прикрыв собою Тирона. В тот же миг Руф скользнул рукой по груди девушки и приблизил ее к себе, слившись с ней устами.
Дверь открылась. Поцелуй продлился еще мгновение, и Руф ослабил объятия.
Человек,
— Руф, — произнес он наконец, смазывая звуки и странно нажимая на гласные. Интимный, как прикосновение, голос был глубоким и звонким, игривым и неискренним. — Тебя ищет Сулла. Сорекс собирается плясать. Размышление о смерти Дидоны: ты этого еще не видел. Сулла огорчится, если ты не придешь к танцу.
Повисло продолжительное молчание. Мне почудилось, что я вижу, как покраснели уши Руфа, но, возможно, дело было просто в освещении.
— Конечно, если ты занят, я скажу Сулле, что ты вышел прогуляться, — Хрисогон говорил медленно, как человек, которому некуда спешить. Он обратил все свое внимание на девушку. Глазами он обшарил ее тело и протянул руку. Он прикоснулся к ней, но где, я не видел. Она замерла; дыхание ее стало прерывистым, лампа задрожала в ее руке. Тирон дернулся. Я на ощупь взял его за руку и крепко ее сжал.
Хрисогон взял у девушки лампу и поставил ее на полку. Он распустил ее платье, разомкнув заколку у ворота, и платье соскользнуло с плеч. Развеваясь, ткань упала на пол, и девушка осталась полностью обнаженной. Хрисогон отступил назад, сжал свои полные, мясистые губы и из-под тяжелых век смотрел то на Руфа, то на рабыню. Потом он негромко рассмеялся:
— Если ты ее хочешь, молодой Мессала, то, конечно, ты можешь ее взять. Я ни в чем не отказываю гостям. Любая услада, какая только отыщется в моем доме, — твоя без лишних вопросов. Но ты не должен вести себя, как школьник, прячась в этой кладовке. Наверху полно удобных комнат. Пусть она проводит тебя туда. Прогони ее по дому голой, если хочешь, — оседлай ее как лошадку! Ей это не в диковинку. — Он снова дотронулся до нее, водя рукой так, словно хотел оставить метку на ее обнаженных грудях. Девушка с трудом переводила дыхание и дрожала, но стояла, не шелохнувшись.
Он отвернулся и, казалось, собирался уходить, но оглянулся снова:
— Но особенно не задерживайся… Сулла простит мне, если ты пропустишь пляску, но после нее Метробий исполнит новую песнь, которую сочинил… в общем, тот подхалим или этот — неважно; разве упомнишь все их имена? Этот несчастный дурак опять будет весь вечер подлизываться. Насколько я понимаю, эта песня — дань признательности богам, ниспославшим человека, который покончил с гражданской войной: «Сулла, любимец Рима, спаситель Республики» — по-моему, начинается как-то так. Думаю, и дальше все так же одуряюще благочестиво, вот только… — Хрисогон улыбнулся, не разжимая губ, и усмехнулся утробным, раскатистым смешком, который он, казалось, придержал при себе, как человек, позвякивающий зажатыми в кулаке медяками. — Вот только, по словам Метробия, он взял на себя вольность и добавил несколько непристойных стихов собственного сочинения, достаточно скандальных, чтобы стоить юному автору головы. Вообразите себе глупую физиономию поэта, когда он услышит, что его гимн обратили в прямое поношение Суллы, который, разумеется, тут же подхватит шутку и начнет подыгрывать: затопает ногами и прикинется разъяренным, — такие шуточки он обожает. Поверь мне, Руф, это будет самое яркое событие вечера — по крайней мере, для кое-кого из нас. Сулла будет страшно разочарован, если ты не разделишь нашего веселья. — Хрисогон вкрадчиво усмехнулся, пристально поглядел на парочку, затем удалился и затворил за собой дверь.