Римская звезда
Шрифт:
И, наконец, утром третьего дня Хрисипп вновь обратил свое внимание на мою персону.
– Радуйся, Дионисий! У тебя появилась надежда доплыть до самой Остии. Я намерен поручить тебе надзор над товаром.
– Лучше и придумать ничего нельзя!
– Но – одно условие. Если мое зерно разворуют птицы, попортят черви или жуки, если оно заплесневеет или сгниет – я взыщу с тебя всю его продажную цену.
После чего Хрисипп назвал некоторую сумму. Не могу назвать ее огромной, но она была значительно больше той, которой я располагал в то время и на которую я мог рассчитывать в обозримом будущем.
– А если я не смогу расплатиться?
– А если не сможешь, то Телем, капитан корабля, продаст тебя в рабство.
– Продашь, даже не взирая на мою дружбу с Филолаем, твоим братом?
– Во имя Филолая я тебя привечаю в своем доме уже четвертый день!
– Но как я могу обещать, что твое зерно не пропадет?! Я же не агроном! И не ученый!
– Ты парфюмер. Так?
– Так.
– Ты собирал травы, делал мази и притирания. Так?
– Ну и что?!
– Справишься.
7. Так и получилось, что я взошел на борт «Бореофилы», отягощенный не только оружием и кое-каким провиантом, предусмотрительно закупленным в городе, но также двенадцатью лекифами, шестью пиксидами, тремя амулетами и вспомогательным снаряжением (пестик, ступка, котелок, сушеная тыква, тростниковые трубки, переносные мехи, запальные соломинки).
Сосуды и коробочки содержали вещества для приготовления отравленных смесей, хорошо известных любому ученому агроному. Амулеты же выступали в качестве преторианской гвардии. Их магическую силу следовало призвать на помощь в том случае, если другие средства не выдержат напора вредительских полчищ.
«Бореофилой» звалась грузовая диера, над которой начальствовал капитан Телем. Поскольку, в случае моей неудачи на поприще жукоборения, Телему предстояло продать меня в рабство, у нас сразу же установились особые отношения.
Капитан бросал на меня благосклонно-хищные взгляды, как сытый лев на ягненка, привязанного к дереву посреди глухой чащобы. Я же всякий раз приосанивался, расправлял плечи и возвратным взглядом отвечал: «Не дождешься».
«Да что с ним станется, с товаром?! – успокаивал я себя. – Амфоры заполнены здоровым, сухим зерном, сам видел. Они вполне прочны, на моих глазах были надежно запечатаны… И какие вообще в море могут быть воробьи? Какие жуки? Черви? Пусть Хрисипп спит спокойно, да и мне волноваться нечего… По крайней мере, пусть это будет моей последней заботой. Бури и пираты куда опасней!»
Поначалу все подтверждало мои ожидания. Жуки не наблюдались, черви тоже, а вот буря…. куда же без нее?
Трусливо прижиматься к берегу «Бореофила» не собиралась. Уже на второй день диера достигла мыса Бараний Лоб и, набрав полный парус столь любезного себе борея, устремилась от таврийских скал ровно на юг, в открытое море. Куда там топорным либурнам Артака!
– Если будет угодно Посейдону, через четыре дня мы снова увидим землю, – пообещал капитан.
«Четыре дня в открытом море! – ужаснулся я. – И то с милости Посейдона! А без нее – сколько?!»
Без милости, оказалось, полная декада.
Два дня мы шли по морю с попутным ветром, но затем благоприятный борей утих. Воцарился нежный штиль. Рею спустили, парус подвязали, но ненадолго. Ветер вернулся, однако был это уже не чистый борей, а фраский, который приходит из тех степей на северо-востоке, где прозябают наиболее свирепые, злокозненные сарматы.
К сарматам капитан Телем относился отрицательно: «Мой отец говорил, что летний фраский – дело рук сарматских колдунов». Зато с Римом он связывал самые радужные надежды: «Когда у Цезаря дойдут руки до наших краев, он должен будет первым делом расправиться с бубенаками. Уверен, уже близок тот день, когда степь заколосится крестами. На каждом кресте будет труп, а под трупом – табличка: «Здесь распят ветрогон-негодник Бубенак».
Бубенаками капитан звал всех сарматов без разбору. (Почему? Ну уж увольте, откуда мне знать.)
О том, что я дружен с одним из колдунов-бубенаков и, более того, этот колдун является братом уважаемого Хрисиппа, я предпочитал помалкивать.
Ветер крепчал от часа к часу. Когда мачта, а за нею и все корабельные сочленения начали натужно постанывать, парус пришлось убрать.
Что было потом?
Именно то, что случается, когда Нечто (или Некто) хочет тебя убить, либо просто напомнить о том, что убить тебя ему (Ему!) не составляет особого труда. Смерть, дескать, всегда рядом, не очень тут.
Сколько человек путешествовало на «Бореофиле»? Капитан Телем, его помощник, корабельный плотник, четверо матросов на парусе, двое кормчих, тридцать гребцов. Вместе со мной – ровно сорок.
Как выяснилось чуть позже, с нами путешествовала еще крыса. Крыса в обычном смысле слова: грызун с четырьмя лапками и предлинным хвостом.
Итого – сорок один.
Кому же из нас была адресована внушительная демонстрация небесной мощи? Тут можно строить самые разные предположения, но лично я склоняюсь в пользу крысы. По крайней мере, это единственное существо из присутствовавших на борту, о котором точно известно, что оно, во-первых, нуждалось в строгом педагогическом внушении, во-вторых, явным образом внушению не вняло и, в-третьих, было за свои преступления умерщвлено.
Но прежде, пять дней кряду, нас качало и крутило, болтало и заливало горькими волнами. Иногда мы получали короткую передышку, но затем стихии вновь брались за старое. Все двенадцать ветров боролись за право разбить диеру в щепки. При каждой перемене ветра капитан проклинал сарматов, бормоча: «Ну погоди, Бубенак, доберусь до тебя….»
Нас носило по всему морю. И я не взялся бы сказать, где наши поеденные крабами тела встретят рассвет нового дня: на песчаных отмелях Фракии или на скалах Колхиды.
Случались между тем чудеса и видения.
Матроса по имени Сарпедон смыло за борт, но вскоре, совершенно невредимого, забросило волнами обратно!
Неоднократно за кормою корабля возносились на тончайших шеях головы морских змеев с переливчатыми лилово-алыми гребнями на лоснящихся черных затылках. Змеи выглядели скорее восхищенными штормовым неистовством и любопытствующими в делах надводных, нежели алчущими нашей крови. Покрутив чешуйчатой головою туда-сюда, они исчезали так же внезапно, как и появлялись.