Римский орел
Шрифт:
Но это было еще не все.
Кентурион-гастат Геннадий Череп получал новое назначение. Из Первого Фракийского легиона его переводили в Одиннадцатый Клавдиев, Claudia Pia Fidelis [Fidelis (лат.) - верный], как было начертано на его аквиле. Тот самый Одиннадцатый, где старшим кентурионом был лучший кореш Черепанова Гонорий Плавт. И переводили его не кем-нибудь, а аж кентурионом второй (двойной) кентурии первой когорты. То есть кентурионом-принцепсом. То есть вторым после Аптуса кентурионом в легионе. Иными словами, Черепанов с ходу перепрыгивал через десяток ступенек - снова в "подполковники".
Признаться, после разговора с
Похоже, даже сам командующий Максимин был изрядно удивлен, когда узнал об императорском решении. Но, разумеется, не стал возражать. И, вероятно, не усмотрел в стремительном возвышении своего протеже некоего политического подтекста. И Черепанов был этому рад. Ему не хотелось, чтобы гигант-легат заподозрил его в предательстве. Хотя вряд ли Фракиец был таким уж наивным. Не те у него должность и послужной список. И наверняка гигант-легат не однажды сталкивался с предательством. Тем более что в терминологии политиков предательство крайне редко называют собственным именем. Чаще подыскивают более гладкие обороты. "Выбор более перспективного направления", например. Или "прогрессивное решение, объективно соответствующее текущему моменту".
В любом случае Черепанов оставался подчиненным Максимина. И на пирушке, которую он, как водится, закатил по случаю повышения, "председательствовал" тоже Максимин.
Так что восседая на "сенаторской" скамье будущего Колизея, облаченный в "парадную форму со всеми регалиями", Черепанов не чувствовал себя низшим существом в сравнении с элитой города Рима. Ну разве что латынь у него пока хромала. Но это ведь дело поправимое...
Да, смотреть на Арену с подия - совсем не то, что с верхотуры амфитеатра. Ну просто как в хорошем клубе на свежем (весьма свежем, чтоб не сказать холодном: градусов пять, не больше) воздухе. Но здесь, на подии, от холода никто не страдал. Тем более что слуга Гордиана не забывал регулярно наполнять чашу Черепанова горячим медовым вином.
Но вот у девушек-плясуний, сопровождавших торжественное шествие, стройные голые ножки порозовели от холода. И жрецам тоже было не жарко. Но они мужественно выполнили все положенные эволюции.
Антонин Антоний, который не раз бывал эдилом [В обязанности четырех римских эдилов входила (помимо поддержания порядка) и организация общественных зрелищ. Зачастую - на собственные деньги. Это был один из способов завоевания популярности.], вполголоса просвещал Черепанова, во что обходятся мероприятия, подобные сегодняшнему. В переводе на финансовые мерки двадцать первого века финансовую смету одного дня Игр можно было сравнить с бюджетом хитового голливудского боевика. Всего же на Игры государство тратило двадцать-тридцать миллионов сестерциев в год. То есть примерно в два раза больше, чем государственные расходы на все строительные работы в империи за десять лет. Но Игры - политическое мероприятие. А когда речь идет о политике, власть, как известно, на расходы не скупится. А тут еще и религия приплетается...
Нет, на то, что было вначале, Черепанов смотрел с удовольствием. И на шествия, и на жонглеров с фокусниками, и на театральное представление, в котором, правда, ничего не понял, и на дрессированных зверей. Особенно ему понравился слон, посредством метлы чертивший на песке римские цифры. В общем, все то, что считалось здесь преамбулой к главному.
Амфитеатр выл, ревел и стонал. От подия до стоячих мест на самом верху. Но вонь выпущенных кишок и резкий запах крови здесь, внизу, были намного сильнее. И ее не могли приглушить даже старания служителей, убиравших арену после каждого боя.
– Идиот! Бездельник! Сын горбатой шлюхи!– благородный Секст Габиний Опимиан, вскочив, в ярости размахивал кулаками.– Такой удар пропустить! Безмозглый мурмиллон! [Мурмиллон - гладиатор, сражавшийся мечом и щитом против вооруженного сетью и трезубцем ретиария.] Добей, добей его, раб! Прикончи эту свинью!
Напоровшийся на трезубец противника мурмиллон скорчился на земле, прижимая руки к животу. Его противник ждал, обернувшись к императорской ложе. Императора сегодня не было. Зато присутствовала его мать, соправительница Мамея. Императрица вяло шевельнула кистью. Ретиарий взмахнул трезубцем и проткнул шею раненого. Тот даже не пытался уклониться.
Цирк неистовствовал.
Красный от злости трибун Габиний развязал кошелек и отсчитал проигрыш. И тут же сделал новую ставку.
Черепанов с каменным лицом смотрел, как служители, зацепив крючьями труп, волокут его к выходу.
Корнелия Гордиана с любопытством смотрела на Черепанова. Тот почувствовал ее взгляд.
– Вижу, тебе не нравятся бои!– громко, чтобы перекричать шум толпы, произнесла прекрасная дочь сенатора.
Геннадий пожал плечами.
– Удивительно!– воскликнула девушка.– И тебя еще называют самым жестоким кентурионом империи!
– Меня так называют?
– Да! Говорят, ты всегда приказываешь добить пленных. Так любишь убивать, что не боишься даже навлечь гнев Августа.
– Ты этому веришь?
– Я сама видела! Или ты забыл, как спас меня?– Корнелия кокетливо улыбнулась.
С точки зрения Черепанова, в том, что произошло тогда в ее усадьбе, ничего веселого не было и быть не могло. Но он уже привык, что здешние граждане относились к смерти несколько иначе, чем современники Геннадия. Другая культура. Кладбища вдоль дорог, триумфальные арки на каждой улице, боги и божки в каждом углу комнаты... Удивительно, как подобный мистицизм и суеверия уживаются с превосходной бюрократической системой и расчетливым практицизмом.
– Это была необходимость!– тоже повысив голос, ответил Геннадий. Убивать ради развлечения или находить удовольствие в убийстве - это не по мне!
– Это слова труса!– воскликнул Секст Габиний, ревниво прислушивавшийся к их разговору.– Только трус боится смерти!
Черепанов не счел нужным ответить. Его легкий парадный шлем украшал тонкий золотой венок, corona civica. Никто не уточнял, за чье именно спасение получена эта награда. Но наверняка за одного (или одну) из присутствовавших на этой скамье.
Корнелия тоже не стала защищать его чести. Просто засмеялась. Но так, что гордый трибун претория немедленно обиделся. Ненадолго. На арену выпустили очередную пару: самнита в глухом шлеме, с большим щитом и коротким мечом, и фракийца - вовсе без шлема и со щитом маленьким, почти кулачным. В реальном бою воина, экипированного таким образом, прикончили бы в первые минуты. Но здесь, в индивидуальном поединке, у него были все шансы на победу.
Противники сшиблись - и сразу отпрянули. Без повреждений. Амфитеатр разочарованно взвыл.