Ринг за колючей проволокой
Шрифт:
Смертельно раненного коммуниста стащили с ограды. Узнав, что Поссер умирает, обер-лейтенант пришел в ярость:
– В больницу! Из него еще надо выдавить показания!
Но ни одна городская больница не взялась спасать Поссера. К полночи его доставили в бухенвальдский ревир. После операции коммунист пришел в себя. Гестаповцы выгнали врачей и продолжали допрос прямо в операционной. Ничего не добившись, гитлеровцы зверски избили раненого.
После вторичного вливания крови Поссер открыл глаза. Увидев полосатые халаты заключенных, он, видимо, понял, что находится среди друзей.
– Вот и конец моей жизни… –
Собрав последние силы, Поссер приподнялся и судорожно вскинул правый кулак.
– Рот фронт…
В один час тридцать минут ночи, после недолгой агонии, он умер.
Это был первый коммунист-подпольщик оттуда, с воли, которого встретил Андрей. Значит, Германия борется!
Чуть свет в больницу неожиданно явился капитан Эйзель. Он был взволнован. Помощник главного врача прошелся, или, вернее, пронесся, по всем палатам, отдавая распоряжения. Вслед за ним двинулись группы санитаров, уборщиков с ведрами, тряпками, щетками. На глазах у изумленных узников больница преображалась. Засверкали вымытые окна, на рамах появились марлевые занавески, пол отмыли до блеска. Больных узников спешно одели в чистое белье, а на грязные матрацы постелили свежие простыни, фельдфебель, ведавший хозяйственным складом, повесил на каждые нары полотенце и, уходя, пригрозил:
– Свиньи, не вздумайте вытираться!
Стало ясно – гитлеровцы кого-то ждут. После завтрака по палатам прошелся гестаповец Мартин Зоммер.
– Слушайте, вшивые собаки! Тут делегация от Красного Креста шляется. Так запомните: если кто вздумает болтать или там жаловаться, тот познакомится со мной. Ясно?
Знакомиться с Зоммером желающих не было. Все знали, что этот гестаповский палач может с пяти ударов отбить человеку почки…
Зоммер своими руками уже убил сто восемьдесят семь заключенных.
В полдень в больницу пришла делегация: двое мужчин и четыре дамы. Мужчины гладко выбритые, полные, в черных костюмах, поверх которых небрежно накинуты белые халаты. Дамы в модных платьях. Делегацию сопровождал майор Говен. Они неторопливо прошлись по больнице. В каждой палате одна из женщин раздавала больным черные крестики с рельефным изображением распятого Христа:
– И в смятении душевном и в муках телесных пусть всегда с вами будет образ Спасителя…
И когда рука с черным крестиком протянулась к Андрею, боксер вежливо отказался:
– Мадам, я коммунист.
Дама быстро отдернула руку. Растерянно посмотрела на Бурзенко. Вздохнула и, порывшись в своей сумке, достала маленькую плоскую коробочку.
– Это тоже успокаивает нервы.
Санитары шумно ввезли в коридор тележку, нагруженную картонными ящиками.
– Сейчас каждый из вас получит маленькую посылку. Наша организация заботится о вас. В посылке каждый из вас найдет то, что любил еще в детстве, что он любит и теперь.
– Господа, прошу не нарушать наш режим, – Говен прервал представительницу Красного Креста. – Больных ждет обед. Не следует портить им аппетит. Ваши посылки мы вручим после обеда. Как вы уже успели заметить, господа, в нашем лагере всюду царит порядок и чистота. А здесь, в больнице, вы можете убедиться в том, что в Германии лечат врагов государства. По возвращении, господа, вы можете рассказать по всеуслышание, что в немецких концлагерях с государственными преступниками обращаются лучше, чем в Америке со свободными гражданами.
Делегация удалилась. Через некоторое время тележку с посылками укатили обратно. Фельдфебель прошел по палатам, забирая простыни и полотенца.
Андрей вытащил из кармана плоскую желтую коробочку. Прочел надпись: «Made in USA» – «Сделано в Америке»… Бурзенко открыл коробочку, и на ладонь высыпались мелкие блестящие конфеты, похожие на русскую карамель «подушечки».
Он нетерпеливо сунул карамель в рот. Но его ждало разочарование: конфета оказалась тягучей резинкой… «Жевательная», – определил Андрей. Ему захотелось догнать эту сердобольную даму и швырнуть ей ее коробочку.
Около месяца Андрей провел в ревире. Окреп, набрался сил. Вынужденное безделье начало его тяготить. Он рвался в гущу событий, жаждал борьбы. Показывая Пельцеру налившиеся бицепсы, Андрей шутил:
– Вот как откормили!
Пельцер щупал тонкими пальцами мышцы и тихо восклицал:
– Это то, что надо!
Наконец Крамер выписал Андрея из больницы. На последнем осмотре он похлопал Бурзенко по плечу и напутствовал:
– Карош, геноссе! Гут!
Соколовский предупредил, чтоб он ничему не удивлялся. А удивляться было чему: Андрею принесли полосатую робу, на которой не оказалось мишени, но номер был прежний – 40922.
– Только старайся не попадаться на глаза тем, кто был с тобой в штрафной, – сказал Соколовский. – Обходи их. Особенно старосту и капо. Направляем тебя в Большой лагерь. Это целый город. В нем находятся несколько десятков тысяч человек. Будешь работать в сапожной мастерской, а жить в сорок втором блоке. Там встретишь узбека Каримова. Будь с ним поближе.
Глава девятнадцатая
Андрей быстро осваивался с несложным сапожным делом. На первых порах Каримов брал на себя часть работы Андрея. Узбек производил затяжку брезентовых заготовок на колодку, приставлял деревянную подошву и к ней несколькими гвоздями прибивал заготовку. Делал он эту основную операцию быстро, легко. Андрею оставалось только прибить кожаную полоску, служившую рантом, вокруг деревянной подошвы. Таким образом заготовка крепилась к подошве. Ботинок сбит. Оставалось сделать отделку. Ботинок снова брал в свои руки Каримов и срезал выступавшие из-под ранта части заготовки. Вот и все. Колодка вынималась, и новая пара обуви ставилась на полку.
Работа несложная, но однообразная. С утра до вечера одно и то же.
На следующий день в сапожную мастерскую пришел Иван Иванович. Тот самый, с которым Андрей ехал в вагоне. Он принес на ремонт несколько десятков пар деревянных башмаков.
Бурзенко несказанно обрадовался встрече. Ему хотелось встать и приветствовать этого кряжистого, с лохматыми бровями, сурового на вид человека, приветствовать по всем правилам воинского этикета; «Здравия желаю, товарищ подполковник!» Но лагерь есть лагерь. Андрей понимал, что лишнее слово, лишний жест могут вызвать подозрения у надсмотрщика, который подозрительно оглядывает каждого входящего и выходящего из мастерской, хмуро следит за работой узников.