Ринг за колючей проволокой
Шрифт:
– Ты был там?
– Ну, бывал, – Косолапый пожал плечами и сплюнул. Если этот староста думает заставить их таскать навоз, то он ошибается. Не на тех нарвался.
– Там есть свинка, такая… гм. С черным хвостиком.
– Кругленькая такая? И на лбу пятачок? – оживился Маленький Шульц.
– Ее надо «сработать».
Друзья опешили. С минуту они стояли молча, пораженные неожиданным предложением. Потом Косолапый Пауль потоптался на месте и, с трудом подбирая слова, вымолвил:
– Сработать… ха-ха… сработать! Ты, Малыш, понимаешь, что он нам предлагает?
– Угу… – Маленький Шульц кивнул. – Нам предлагают дорогу в крематорий. Легче расписать ножом десяток политических. За них меньше спросу, чем за ходячую отбивную…
Олесс посмотрел лисьими глазками на Пауля, потом перевел сощуренный взгляд на Шульца.
– Я думал, что вы еще не разучились работать. Вижу, ошибся. Быть вам вечно вонючими надсмотрщиками и ничего, кроме похлебки, не знать. Идите. Только языки завяжите на узелок, а то, – и Олесс многозначительно провел ребром ладони по шее. – Ясно?
В узких глазках Пауля сверкнул огонек. Слова Олесса, словно удар хлыста, обожгли его самолюбие. Он твердо шагнул вперед. Маленький Шульц хотел схватить его за рукав, но Пауль уже прорычал:
– Мы согласны.
Олесс смотрел мимо Косолапого Пауля в пространство и молчал.
– Мы согласны, – повторил Косолапый Пауль.
– А я было уже передумал, – лениво ответил Олесс, – и без вас охотников много. Только свистни.
– А что мы будем иметь? – спросил Маленький Шульц, переходя на деловой тон.
– Литр спирта.
– Спирта? – растягивая слово, переспросил Косолапый Пауль, и блаженная улыбка расползлась по лицу.
– Да, – утвердительно кивнул Олесс, – и в придачу два билета в публичный дом.
Они ударили по рукам.
И ночью, вернее в предрассветном густом тумане, свинья с черным хвостиком исчезла из эсэсовского свинарника и очутилась в дальней комнате двенадцатого блока. А утром после всеобщей проверки двое дюжих бандитов чуть ли не силком привели упиравшегося узника, бывшего в недавнем прошлом повара в одном из баров Берлина. Повару показали неразделанную тушу, дали трех помощников и велели «сварганить самое объедательное».
Этой же ночью бандит Гроельц совершил отчаянный, по общему мнению бандитов, «наскок»: мюнхенский вор отмычкой открыл дверь секретного блока патологии и «очистил» подготовленный к отправке стенд заспиртованных частей человеческого организма. Грабитель унес пятилитровый стеклянный сосуд. Правда, орудовать ему пришлось в полной темноте. Выбирать приходилось на ощупь, не интересуясь тем, что именно заспиртовано в банке. Гроельц заботился только об одном – взять сосуд покрупнее.
Когда же наступило утро и Гроельц наконец рассмотрел содержимое в банках, он пришел в бешенство. Судьба явно надсмеялась над ним.
– Сволочи, всякой дрянью спирт мутят!
Гроельц стал разбирать надпись. Мюнхенский вор когда-то в детстве посещал школу. Он прочел длинную мудреную фразу и понял только два слова: «система» и «трубы». Бандит почесал затылок. Надпись, по его мнению, явно противоречила содержимому.
Но его сомнения развеял староста лагеря.
– Дубина, букв не знаешь? Написано ясно: «Фаллопиевы трубы», – Олесс прочел по слогам и ткнул корявым ногтем в слово «трубы», понятное им обоим, – «фаллопиевы» – это, должно быть, фамилия. Наплевать! Ну, а трубы… где у человека бывают трубы?
Гроельц вылупил глаза, не решаясь даже моргнуть. Он никак не мог сообразить: где же у человека могут быть трубы?
А Олесс уже вошел в роль проповедника, несущего науку в массы.
– Попробуем объяснить проще. Чем ты, мировой взломщик Гроельц, дышишь?
Бандит сразу схватился за собственный кадык.
– В самом деле, черт возьми, тут, действительно, кажется, труба!.. Но она что-то не похожа на ту… Шире…
– А ты сам, дурак, похож на Фаллопиева? Тот, может, доходяга был, глист. А ты вон какой! Крокодил.
И Олесс, удовлетворенный результатом научно обоснованной консультации, перешел на деловой тон:
– Все ясно, и нечего философию разводить.
Пирушка удалась на славу. Бандиты веселились всю ночь. Дежурные полицейские (Олесс позаботился, чтоб на внутренних постах оказались его сообщники) изредка забегали в двенадцатый блок и, пропустив стаканчик спирта, разбавленного водой, уходили на свои посты. Туман, словно мокрое одеяло, лежал над Бухенвальдом.
К утру изрядно выпивший Трумпф ударил кулаком по столу.
– Парни! Какой-то скелет побеждает нашего чемпиона… немецкого! А мы… так спокойно смотрим?
После знакомства с кулаками Андрея Бурзенко, Трумпф возненавидел русского боксера и ждал удобного случая, чтобы отомстить.
Трумпф оттолкнул Гроельца, который попытался его унять, и, шатаясь, направился к Олессу.
– Староста! Мои «буйволы» сегодня «сработают» русского боксмайстера… Как эту свинку. Под ребрышко… тык – и готово! Ни одна душа не узнает…
Олесс еще не совсем опьянел. Он вспомнил слова Тимана: «За каждого политического – двух зеленых…»
– Дубина! «Сработаешь» на свою шею. Не забывай, что он политический.
– Ну и что? – Трумпф, сопя, двинулся к старосте. – Мало мы их били?
– Бей. Только боксом. Кто тебе не дает? А если не можешь, не суйся.
– «Не суйся»?! – переспросил Трумпф, и глаза его стали наливаться кровью. – «Не суйся»?! Так ты, старая коряга, продался политикам?!
И Трумпф хотел схватить старосту за лацкан пиджака. Но не успел. Олесс мгновенно ускользнул из цепких лап уголовника. На помощь старосте бросились несколько зеленых. Но Олесс опередил всех. Он выхватил из кармана длинный острый нож и приставил его к горлу Трумпфа.