Ринг за колючей проволокой
Шрифт:
– Нет, нет, я в больницу не лягу, – задрожал негодяй. – И лекарств пить не буду! И уколы делать не дам!
Главный драч презрительно осмотрел дряблое тело наркомана: за эту гадину дают тридцать тысяч! И распорядился:
– Положить Кушнир-Кушнарева в отдельную палату, под мой контроль.
Потом бросил бывшему царскому генералу:
– Вас будет лечить сам начальник отделения доктор Тиман.
– Спасибо, герр майор, спасибо, – улыбка застыла на лице Кушнир-Кушнарева.
Провокатора поместили в отдельной палате. Еду для
Тиман понимал, что, пока марки не будут у Говена на столе, ни один волос не упадет с головы предателя.
А перевести драгоценности в валюту было не просто. Центр искал способ переправить золото и ценные камни из концлагеря в Веймар и в городском банке обменять их на деньги.
Кухонная команда еженедельно ездила в Веймар получать продукты для эсэсовцев. В команде были свои люди. Им поручалась ответственная операция. Старый коммунист Роберт Зиверт, имевший связи с подпольной комунистической организацией Тюрингии, дал явки в рабочих кварталах.
– Передайте от меня привет, и они помогут.
В канун отъезда кухонной команды старший вещевого склада Отто Галле вынес драгоценности. Он их заранее отобрал и держал в специальном тайнике. Однако, несмотря на все предосторожности, эсэсовец Бамбус, отвечавший за драгоценности в вещевом складе, обратил внимание на исчезновение некоторых слитков. Он кинулся прямо к Галле.
– Куда идет золото?
Отто не растерялся. Он таинственно прошептал:
– Герр коменданту.
Бамбус прикусил язык. Эсэсовец знал, что комендант часто запускает свои руки в государственный склад. Тут уж он был бессилен, против ветра не плюнешь. Бамбус промычал что-то насчет осторожности и посоветовал:
– Ты только записывай, чтоб для учета. А то берет начальство, а расплачиваться своими головами нам придется.
В канун Рождества Гельмут Тиман выложил на стол перед остолбеневшим майором тридцать тысяч марок.
– Не трудитесь считать, герр майор, цифра точная.
Говен опустился на стул. Несколько секунд неподвижно смотрел на тугие пачки, горкой наваленные на письменном столе. Тридцать тысяч. Черт возьми, целое состояние! Главный врач выдвинул ящик письменного стола и торопливо сложил в него пачки ассигнаций. Щелкнул замок. Майор СС Говен поднял глаза на заключенного.
– Кушнир-Кушнарев ваш. Смею надеяться, что не останется никаких последствий?
Тиман кивнул.
Гельмут уже подходил к двери, как вдруг в кабинете послышалось шипение репродуктора. Тиман насторожился. В следующее мгновение из динамика раздался скрипучий голос рапортфюрера:
– Лагерь, слушай! Приказ! Руководителю блока девяносто девять немедленно явиться к воротам…
Тиман знал: в девяносто девятом живут палачи. Значит, предстоят новые казни.
– …Команда крематория, слушай! Немедленно выслать к воротам шесть человек…
Гельмут скрипнул зубами: фашисты торопятся замести следы.
– …Лагерь, слушай! Немедленно явиться к воротам Кушнир-Кушнареву!
Тиман вздрогнул. Значит, привезли русских – нужен провокатор, предатель… А он еще жив!
Гельмут требовательно посмотрел на майора. Говен взял телефонную трубку и подчеркнуто спокойным тоном сообщил канцелярии:
– Кушнир-Кушнарев болен. Он находится в больнице, в тяжелом состоянии.
Узник быстро вышел из кабинета. Надо скорей, сейчас же… Лишь бы не оказался включенным динамик. Лишь бы Кушнир-Кушнарев не слышал вызова. Надо спешить… Успеть… Успеть…
Около палаты он увидел встревоженного Пельцера. Приблизившись к санитару, Тиман полушепотом выдохнул:
– Динамик?
– Я проследил за этим, геноссе Гельмут. Динамик выключен. Провокатор пока ничего не знает.
Войдя в палату, Тиман любезно улыбнулся Кушнир-Кушнареву.
– Как себя чувствует господин генерал?
– Кажется, неплохо, – Кушнир-Кушнарев подобострастно оскалился. Этому усердному врачу он начинал доверять. – Ваши уколы таубенцукера возвращают мне силы.
– О! Это совершенная правда. Таубенцукер – прекрасное средство! Я убежден, что вас уже можно выписывать из больницы. Но для большей уверенности сделаем еще укол.
И Тиман стал подготавливать шприц.
Бывший царский генерал, задрав рубаху, обнажил костлявую желтую спину.
Тиман вонзил шприц под кожу.
Провокатор судорожно взмахнул руками, застонал и рухнул на пол. Смерть была мгновенной.
А по всему Бухенвальду снова гремели репродукторы:
– Больница, слушай! Больница, слушай! Доставить Кушнир-Кушнарева к воротам в любом состоянии!
Главный врач Бухенвальда нервно нажал кнопку звонка. Вбежал дежурный санитар.
– Гельмута Тимана ко мне. Немедленно!
В конце концов пусть Кушнир-Кушнарев подохнет. Но в данный момент, черт возьми, гестапо нужно успокоить.
Без стука вошел Тиман. Говен нервно барабанил пальцами по столу.
– Необходимо Кушнир-Кушнарева на пару часов выбросить к воротам.
Тиман подавил усмешку.
– Кушнир-Кушнарев мертв, герр майор.
Говен вскочил. Заходил по комнате. Потом схватил трубку телефона. Он звонил самому лагерфюреру Шуберту.
– Макс, это я. Я, Говен… Как мне сообщили, этот несчастный Кушнир-Кушнарев уже мертв. Сдох! Понимаешь, сдох!
Бросив трубку телефона, Говен зарычал на Тимана:
– Идиот! Скорее отправь труп в крематорий.
– Слушаюсь, герр майор! – Тиман устремился к выходу.
Десятки тысяч узников недоумевали. Приказы сыпались из репродуктора один за другим. Что-то случилось. Что именно, никто не знал. Но заключенные понимали: если эсэсовцы всполошились, нервничают, значит произошло нечто такое, чему узники могут радоваться.
Начальник гестапо, который в тот момент находился в кабинете лагерфюрера Шуберта, удивился столь неожиданной смерти Кушнир-Кушнарева.