Ринг за колючей проволокой
Шрифт:
Антифашистский центр вынужден был признать, что Говен орешек более крепкий, чем предполагалось. У майора нет уязвимого места. И все же Рихард нашел эту ахиллесову пяту. В одном из сообщений разведывательной сети он обратил внимание на фразу, которую Говен сказал в финансовом отделе при получении денег. Взвешивая в руке плотную пачку марок, майор Говен шутливо произнес:
– Дер даллес, дер даллес… (Бедность, бедность.)
Именно в этих двух словах Рихард и увидел «ключи к сердцу Говена».
– Нужна крупная сумма, – сказал Рихард на заседании центра Николаю Симакову.
Но какая именно сумма могла считаться для Говена «крупной», еще предстояло выяснить. Снова заработали все звенья разведки. Установили: ежегодно главный врач имеет от своего имения около двух тысяч марок чистого дохода. И тогда решили: дать ему сумму, равную его пятнадцатилетнему доходу.
Драгоценности поручили достать политическому заключенному, немцу, антифашисту Отто Галле и работавшему вместе с ним в вещевом складе русскому патриоту Косте Руденко. В вещевом складе хранились драгоценности, отнятые эсэсовцами у своих жертв.
Начальник второго операционного отдела лагерной больницы, политический заключенный коммунист-тельмановец Гельмут Тиман взялся выполнить основную часть задуманной операции: сделать предложение Говену.
Все сознавали – это риск. Но другого выхода не было. На случай провала русский военно-политический центр привел в боевую готовность ударную группу: если Говен откажется от взятки, его следовало немедленно умертвить. По условному сигналу Гельмута русские дружинники должны были напасть на сорок шестой блок, якобы для освобождения своих товарищей, над которыми собираются совершать медицинские опыты, и убить Говена. Заодно они могли расправиться и с Кушнир-Кушнаревым, дом которого находился поблизости. Участники налета сознательно пожертвовали бы собой ради общего дела.
Две недели Гельмут неотступно следил за Говеном. Ждал благоприятного момента. Русские патриоты были начеку, готовые в любую минуту броситься на ненавистного эсэсовца.
За неделю перед рождественскими праздниками наступил, наконец, долгожданный момент. Майор СС иногда, будучи в хорошем настроении, снисходил до дружеской беседы с Гельмутом и даже играл с ним в шахматы. Именно такое настроение у него было в субботу. Придя в больницу и быстро покончив с текущими делами, он кликнул Гельмута:
– Расставляй фигуры. Сейчас я с тобой разделаюсь. За прошлое поражение.
– Это мы еще посмотрим, герр майор.
Гельмут Тиман считался в Бухенвальде одним из лучших шахматистов. Он быстро расставил фигуры и многозначительно произнес:
– Сейчас я вам испорчу настроение под Рождество…
Игра проходила остро, с переменным успехом. К концу партия складывалась в пользу Говена. Гельмут Тиман искусно «проигрывал». Несколько раз он готов был начать нужный разговор, но не решался. Кровь молоточками стучала в висках. Во рту пересохло. Вот сейчас, вот сейчас…
Говен заметил волнение Гельмута. Но понял его по-своему:
– Что, не по душе проигрыш? То-то! Вот сейчас я тебе мат поставлю, – майор сделал ход конем. – Шах!
Тиман искусно «проигрывал». Успех окрылял майора. Он даже подобрел и, усмехнувшись, бросил Гельмуту сигарету.
– Можешь закурить, говорят, иногда помогает.
Тиман облизал пересохшие губы и спросил:
– Герр майор, можно вам задать не служебный, а, так сказать, рождественский вопрос?
– Слушаю.
– Герр майор, вы как-то рассказывали, что у вас имеется свое имение. Возле Фрейбурга. Красивые места!
Говен расплылся в улыбке.
– Какой там воздух! Наша, немецкая Швейцария. Как там хорошо сейчас, ты даже и не представляешь.
Гельмут подался чуть вперед.
– Герр майор… Простите за любопытство, какой доход приносит вам имение?
Говен закурил сигару и важно произнес:
– Три тысячи чистого.
«Врешь, голубчик, – подумал Тиман, – на твой счет поступает только тысяча восемьсот сорок две марки».
– А если бы вам сейчас, гepp майор, на стол положили… – Гельмут немного помедлил и мечтательно произнес: – Ну, скажем, сумму, равную десятилетнему доходу. А?
Говен поднял глаза на Тимана, рассмеялся:
– Я не мечтатель.
– А все-таки, – не уимался Тиман. – Скоро Рождество, можно и помечтать. Представьте, что однажды вы открываете кабинет и видите на вашем столе тридцать тысяч марок…
– Глупости, – сказал главный врач, – глупости вы говорите. – И, помолчав, снова рассмеялся. – Коммунист! Мечтатель? Все вы такие… Живете иллюзиями! То народам земной рай обещаете, этот самый коммунизм, то всякие пятилетние планы выдумываете…
Говен ткнул сигарету в пепельницу и продолжал:
– Учиться надо у американцев. Там не мечтают – делают деньги, – и уже совсем другим тоном, видимо вопрос Тимана попал в цель, тихо произнес: – А какая добрая фея их положит на стол?
Гельмут Тиман глубоко затянулся и, медленно выпустив дым, сказал, раздельно произнося каждое слово:
– Что бы вы сказали, герр майор, если бы Кушнир-Кушнарев неожиданно заболел… за тридцать тысяч.
Лицо майора стало жестким. Он впился глазами в Гельмута. Рука эсэсовца медленно потянулась к кобуре, но остановилась. Тридцать тысяч – это, черт возьми, целое состояние! Говен глотную слюну:
– Хорошо, согласен.
У Тимана отлегло от сердца.
– Только не золотыми зубами, – брезгливо поморщился Говен. – Чистой валютой. В марках!
Через полчаса дежурный эсэсовец вручил провокатору повестку, подписанную самим главным врачом: Кушнир-Кушнареву предлагалось немедленно явиться в лагерную больницу для профилактики против сыпного тифа.
При осмотре в одежде Кушнир-Кушнарева была «обнаружена» вошь. Посланные санитары «нашли» еще одну в постели провокатора.
– Придется вас положить в больницу, – сказал Тиман.