Rise
Шрифт:
А я даже не запомнил, как она выглядела, и во что была одета. “Надо выпить зелье”.
Вечер. Я хотел поскорее оказаться в свой комнате. Там было обезболивающее зелье, которое “надо выпить”, причем срочно. Посреди слизеринской гостиной было слишком много народу. Они все раздражали одним только своим видом, а еще они шумели и не давали мне попасть в мою комнату, я не мог переместиться мимо них.
— Малфой, что с тобой? — это Руби, староста.
— Ничего, — ответил я.
— Малфой, не молчи. Тебе плохо? — кажется, Таунсенд была напугана. Я что ответил не вслух, или она глухая? — Малфой?!
— Отстань. Надо выпить зелье, — прошептал я, если, конечно,
А потом на меня резко обрушилась темнота. И все вокруг утратило свою важность.
========== Глава 22: Избавление ==========
Молю тебя, избавь меня от этого кошмара.
Я так устал, и мне теперь подняться не дано.
Ты не спасешь, так что убей меня одним ударом.
Пойми же ты, что я уже не встану все равно.
Но ты зовешь и так кричишь, что мне от крика больно.
Зачем я нужен там тебе несчастный, но живой?
Хотел бы я тебя не слышать и сказать: “Довольно!”
Но не могу. Раз ты зовешь, я должен быть с тобой.
*
— Мистер Малфой! Мистер Малфой!
Кажется, кто-то звал меня, но голос звучал очень глухо, создавалось ощущение, будто меня и того, кто меня звал, отделяла толща воды. Всюду было темно. Я ощущал тепло, и мне было совершенно комфортно. Если я сейчас и спал, то не хотел просыпаться. Здесь не было боли. Но голос был настойчивым и звал меня обратно в реальный мир. Я бы остался здесь, но не за что было зацепиться, чтобы удержаться — вокруг не было абсолютно ничего. Только тьма. Я настойчиво шарил руками в темноте и сопротивлялся тянущей силе — обратно к боли я не хотел. Лучше уж здесь…
— Драко! — другой голос, очень встревоженный, приглушенный. — Драко! Да очнись ты! Драко!
Там, во тьме, я сжался в комок, присев и обхватив голову руками. Нет, нет! Мне не были нужны ничьи голоса, мне было хорошо в пустоте. Отсутствие боли делало это место самым лучшим на земле, и плевать, что больше здесь ничего не было. Я закрывал уши, чтобы не слышать голоса, но он продолжал меня звать по имени, методично, настойчиво. Я пытался уйти от него, но бежать было некуда. Я искал место, где можно спрятаться от умоляющего голоса, но темнота не давала мне никаких поблажек. Я был только заложником, по какой-то нелепой, но счастливой для меня, случайности попавшим в ее сети. Она окутывала и сковывала меня, не позволяла сделать шаг. Сопротивляться тьме было невозможно.
*
Я медленно открыл глаза. Туман постепенно рассеялся, и перед моими глазами предстало встревоженное лицо Помфри.
— Слава Мерлину, вы пришли в себя! — выдохнула она и всплеснула в ладоши.
От громкого хлопка сразу же заболела голова. Я поморщился. “Не могли бы вы вести себя потише?” — хотел попросить я, но вслух удалось выдавить из себя только:
— М-м-м, — нечто среднее между ворчанием и стоном. Липкий страх тут же тяжелой гирей лег на грудь — кажется, я не мог говорить.
Вероятно, это как-то отразилось в моих глазах, потому что Помфри поспешила меня успокоить:
— Тише-тише, Драко, не паникуйте. Это от зелий, скоро вы придете в норму. Вы, мистер Малфой, переплюнули самого себя. Неделя без сознания. Неделя! Знаете, какого шуму вы тут натворили? Даже колдомедиков из Святого Мунго пришлось вызывать. Директор МакГонагалл всю неделю не перестает пить валерьянку. Ваши друзья по очереди являются сюда каждые несколько часов, я уже устала их прогонять. А Герм… профессор Грейнджер… Бедняжка ночами дежурила около вас, столько слез пролила. А все почему? — выражение лица Помфри сменилось, его просто перекосило от ярости. Я зажмурился. — Все потому, — перешла она на крик, — что некий умник решил, что следовать предписаниям старой целительницы слишком для него унизительно! Что можно литрами пить обезболивающее зелье, да еще и смешивать его с абсолютно новым, экспериментальным! Глаза откройте, не будьте трусом! — ослушаться этого приказа я не посмел, тут же распахнув глаза. — Я ведь вам говорила, что смешивать мое зелье с обезболивающим категорически нельзя! Чем вы слушали, мистер Малфой? — она сделала паузу, будто бы ожидая от меня ответа, но я по прежнему не мог произнести ни слова. Выждав секунд десять, она махнула на меня рукой и продолжила: — Вы понимаете, что могли погибнуть? Если бы вы отключились не в общей гостиной, а в своей спальне, утром ни я, ни все медики Мунго вас бы уже не вытащили! И ладно, вы себя не жалеете, но вы представляете, что чувствовала ваша мать все эти дни?!
— Ма-ма… — с трудом прохрипел я эти два одинаковых таких родных слога. Неужели они написали маме, и она обо всем узнала? Нет, это было бы ужасно.
— Да, мама… — сердито и безжалостно отрезала Помфри. — Миссис Малфой уже три дня в замке. Не спит, не ест…
Я нахмурился и скривился. Каким же идиотом я был. Снова заставил всех волноваться.
— Вам больно? — встрепенулась медсестра.
— Нет, — пересохшими губами выдавил я. И удивился: боль практически не ощущалась нигде, кроме, пожалуй, головы, но виной этому были крики.
— Ах, значит, стыдно? — Помфри тут же успокоилась и снова перешла в наступление. — Ну так и должно быть. Это должно теперь стать вашим перманентным состоянием хотя бы на ближайший месяц! И то этого будет мало, чтобы искупить вину перед всеми, кто так волновался за вас эти дни!
— Про-сти-те, — я привлек все свои силы, чтобы произнести одно короткое слово.
— Не у меня вам, мальчик, прощения просить, — сказала она, поморщившись. — Ну ладно. На сегодня с вас достаточно. Спите, — она собралась уходить.
— А… — все, что смог я произнести, язык меня совершенно не слушался.
— Молчите, Мерлина ради! Вам надо отдыхать и набираться сил. Мать и всех остальных увидите не раньше, чем завтра. А сейчас я им просто сообщу, что вы очнулись. Спите!
Я послушно закрыл глаза. Что же я натворил?..
Я понятия не имел, какое время суток было, когда я пришел в себя в первый раз. Но когда я проснулся снова, за окном рассветало. Около меня кто-то сидел, и я повернул голову, чтобы выяснить, кто же это был. На стуле около больничной кровати в черной, наглухо застегнутой до самого подбородка мантии сидела мама. Темные круги под ее закрытыми на данный момент глазами свидетельствовали о том, что она была истощена. Они, а еще черный цвет наряда только дополнительно подчеркивали неестественную бледность лица. В руках у мамы был носовой платочек, который она нервно комкала.
— Мама, — тихо произнес я. Разговаривать было, похоже, уже легче.
— Сынок, — отозвалась она, тут же открыв блестящие глаза, полные готовых пролиться слез. — Как ты? — она погладила меня по лицу.
— Нормально, — выдавил я с трудом. — Прости.
— Ну что ты, — сказала она, заплакав. — Главное, что ты жив. Мадам Помфри заверила меня, что кризис уже миновал, ты скоро пойдешь на поправку. Ну почему ты не послушался ее указаний? — с укором в голосе спросила мама.
Мои глаза запекло. Как я мог допустить, чтобы она стала такой несчастной? Думал только о себе. Я шумно вздохнул, пытаясь успокоиться. Не лить же мне слезы.